Любовь к женщине в христианском понимании. Любовь в христианском понимании

Самое главное и самое трудное "Толковый словарь" с Юрием Пущаевым

Эта статья в «Толковом словаре» посвящена очень важному слову – слову «любовь». Ведь настоящая, христианская любовь – это самое важное и самое главное, к чему в своей жизни призван и должен прийти каждый христианин, поскольку это и значит – прийти к Богу. В Новом Завете сказано, что «Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем. (1 Ин. 4:16) . Не у Бога есть любовь, и любовь – это не одно из Его свойств, а Сам Он есть любовь.

Однако слово «любовь» в то же время одно из самых многозначных. Каждый под ним может иметь в виду что-то свое. И, соответственно, у каждого может быть свое понимание Бога, даже свой «бог» или «боги» – с маленькой буквы. Вообще немного найдется в языке слов, которые употреблялись так часто и которые были бы при этом столь же неопределенными по своему значению. Поэтому нам важно понять, какой именно является любовь христианская. Ведь любовью называют на самом деле разные вещи: склонность к каким-либо вещам, естественную симпатию к чему-либо или кому-либо, плотское чувство или страстное влечение, которое противоречит разуму и т.д.

Интересно, что в древнегреческом языке любовь обозначали четыре разных слова. Они существовали и в евангельские времена, времена земной жизни Иисуса Христа. Посмотрим, что это за слова, и какую любовь они обозначают.

Слово ὁ ἔρως (erōs) (от него происходят слова «эрос», «эротический» и т.д.) обозначало страстное влечение, в том числе то, что сейчас зовется эротической любовью. Его отличительное свойство то, что эрос, имеющий оттенок плотского сладострастия, действует не только помимо воли и разума, но часто и вопреки им. Впрочем, этим словом в античности обозначали не только плотское влечение. Например, древние греки говорили про некоторых тиранов, что у них настоящий эрос-стремление к тиранической власти.

Слово ἡ φιλία (filia) в древнегреческом языке обозначает любовь-дружбу, естественную симпатию к «своим» – друзьям, товарищам, какому-нибудь любимому занятию (например, филология – любовь к слову). В том числе словом «филия» в греческом выражали и понятие самолюбия (φιλία ε̉αυτου̃), то есть естественную любовь к самому себе со всеми своими достоинствами и пороками. Ведь что более естественно и свойственно для человека, чем такая любовь?

Слово ἡ στοργή (storgē) обозначало любовь-привязанность, особенно между родственниками, что-то вроде семейного чувства. Например, это любовь родителей к детям и детей к родителям.

А вот четвертое слово, слово ἡ ἀγάπη (agapē) – для нас самое важное. Именно им в Новом Завете обозначали собственно евангельскую, христианскую любовь. Интересно, кстати, что до Библии это слово в древнегреческих текстах мы встречаем редко. Один раз однокоренное слово употреблено в диалогах, приписываемых Платону, один раз – у Плутарха, и еще у ряда более поздних авторов. Активно употреблять его начинают при переводе на греческий язык Ветхого Завета и в Новом Завете. Конечно, для обозначения собственно христианской любви греки не могли выбрать какое-то малоизвестное слово, поскольку Новый Завет был обращен ко всем людям, и все слова, в нем встречающиеся, должны были быть широко употребительны. Судя по всему, слово ἀγάπη в отличие от трёх других слов означало любовь более духовную, возвышенную, снисходящую с милостью к человеку.

Приведем только некоторые важные места из Нового Завета, где стоит это существительное или однокоренной ему древнегреческий глагол любить – ἀγαπάω (agapaō):

– «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15: 13).

– «Заповедь новую даю вам, да любите αγαπατε) друг друга; как Я возлюбил (ηγαπησα) вас, так и вы да любите (αγαπατε) друг друга» (Ин. 13: 34).

– «Я говорю вам: любите (αγαπατε) врагов ваших» (Мф. 5: 44).

– «Возлюби (αγαπησεις) Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим» (Мф. 22: 37).

– «Возлюби (αγαπησεις) ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22: 39).

– «Ибо так возлюбил (ηγαπησεν) Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного» (Ин. 3. 16).

– «Ибо весь закон в одном слове заключается: люби (αγαπησεις) ближнего твоего, как самого себя» (Гал. 5: 14).

– «Мужья, любите (αγαπατε) своих жен, как и Христос возлюбил (ηγαπησεν) Церковь и предал Себя за нее» (Еф. 5: 25).

– «Кто любит (αγαπων) брата своего, тот пребывает во свете, и нет в нем соблазна» (1 Ин. 2: 10).

– «Бог есть любовь (αγαπη), и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем» (1 Ин. 4: 16).

«Агапами» первые христиане также называли братские трапезы.

Греческая, новозаветная «агапэ» – любовь максимально жертвенная и неэгоистичная. И, в отличие от первых трех видов любви, она в каком-то очень важном смысле неестественна для человека. Любовь плотская или чувственная, глубокая симпатия и привязанность к друзьям, родителям и детям, к любимому занятию – все это понятно и легко. Чтобы так любить – не надо совершать над собой никаких сверхъестественных усилий. Но вот чтобы возлюбить ближнего как самого себя, или возлюбить своих врагов – это идет вопреки даже естественному чувству самосохранения и здравому смыслу. Она непостижима для обычного человека, не затронутого светом Евангелия. Это любовь действительно Божественная, духовная, которая могла прийти к человеку только путем Откровения.

И она в каком-то смысле и максимально трудна, доступна как таковая лишь для святых. Ведь, как говорит святоотеческое наследие, такая подлинно христианская любовь – самая вершина лестницы духовного восхождения труднейшего аскетического пути, которая начинается со страха Божия как необходимого «начала премудрости». Кто не прошел путем этой лествицы, тот вряд ли может о себе думать, что он полноценно знает, что такое такая любовь, и вряд ли он действительно умеет так любить.

Тем не менее, предугадывать и предчувствовать ее, иногда ее касаться непостижимым образом – наверно, доступно всякому человеку, который стремится к духовному совершенству. Как сказал Сергей Фудель в книге «Путь отцов», «память Божия в верующем сердце есть память любви. Только любовь к Богу может довести до Бога, а потому только она есть та первоисточная сила, которой питается серде… От первоначальной и малой любви человек начинает восхождение к любви совершенной».

Любовь – самое важное, потому что, как говорит апостол Павел, без любви ничто иное не имеет цены, каким бы возвышенным и ценным оно само по себе не было бы: ни молитва, ни пост, ни знания, ни чудо, ни сама вера, ни самопожертвование. В этом знаменитейшем гимне любви из Первого послания к коринфянам в наиболее емком виде обозначены неотъемлемые признаки истинной любви. Это долготерпение, милосердие, отсутствие зависти, раздражения и гнева, способность видеть только хорошее в «объекте» любви и прощение всего. И, кстати, здесь тоже употреблено это древнегреческое слово – ἡ ἀγάπη :

«Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви (ἀγάπην ) не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (1 Кор. 13:1–8).

И в конце мы хотим привести еще одну замечательную цитату, тоже из богословского сочинения Сергея Фуделя «Путь отцов», о том, что любовь и труднее, и важнее всего на свете:

«Весь смысл нашей жизни в том, чтобы теплом своего дыхания бороться с холодом мира. Потому-то так и страшно подходить к концу своей жизни: дело не только в том, что все меньше близких, которые это дыхание имели, - и небо без них все стуже, и осень холодней, - но и в том, что те, кто остались, ждут от тебя такой же любви, и чувствуешь на себе их глаза, в которых - ожидание и укор.

«Печаль, поражающая сердце за грех против любви, страшнее всякого возможного наказания… Мучимые в геенне поражаются бичем любви» (преп.Исаак Сирин. Журнал Московской Патриархии, 1956, №5).

Ведь на Суде Божием с нас не спросят - постились ли мы, молились ли мы, но только: любили ли мы? Так как этот вопрос все спрашивает, и это будет Страшный Суд любви, «егда поставятся престолы и отверзутся книги и Бог на суде сядет».

Любовь к людям для нас труднее всего. В молитве или посте - если искусственно изолировать их от любви - человеку весьма легко удастся слукавить и вложить ложку дегтя в их мед: что-то о себе, их совершающих возомнить и замкнуться в добродетельном футляре. Любовь же к людям в том и есть, чтобы в забвении о себе и в просторе от себя искать в людях Бога и в Боге спасаемых Им людей. Тут надо идти на жертвенный путь креста. Вот почему Отцы так настойчиво говорят именно о триедином образе совершенства: любовь к людям доказывает любовь к Богу, а потому только присутствие ее в этом триединстве (воздержание, любовь и молитва) является духовной гарантией того, что это триединство есть действительно путь к Богу. Именно она делает этот сплав драгоценным».

Влюбленность, или «романтическая любовь» – это совсем не та любовь, о которой как о высшей добродетели говорит христианство. Однако именно эта любовь-влюбленность воспринимается молодыми людьми как очень важное, яркое, неповторимое, пронзительное чувство, смешанная и непонятная эмоция.

Проблема любви как «романтических отношений между мужчиной и женщиной», которые непременно предшествуют созданию семьи и продолжают существовать уже в рамках семейного союза, почти не поднималась христианскими философами. Святые отцы к этому вопросу подходят крайне целомудренно. В их понимании любовь, даже любовь между мужчиной и женщиной – это в первую очередь духовная христианская любовь, это жертвенность, милосердие, терпение, прощение. Однако молодой человек или девушка (даже из христианских семей), впервые открывая в себе интерес к противоположному полу (испытывая то, что по традиции именуется «первой любовью»), данные ощущения и эмоции вряд ли могут конструктивно напрямую увязать с теми сложными, хотя и правильными благочестивыми терминами, которыми говорит о любви христианское предание.

Для молодых людей (а очень часто и для взрослых) романтическая любовь – это непрерывное движение души, сопряжение великой радости и страха, ибо любовь призывает человека, как никогда ранее, открыться другому, а значит – стать уязвимым. Когда человек влюблен, он готов все то, что находится в глубине его души, разделить с объектом своего обожания. Это чувство (на момент его «активной фазы») как «двигатель» жизни, его нельзя отвергнуть, так же как нельзя отказаться от пищи. Такая любовь-влюбленность – мощное эмоциональное и психологическое влечение одного человека к другому. Любовь есть некая сила, которая действует в человеке независимо от его воли и желания. Человеческая природа по-своему жестока, она требует к себе очень серьезного отношения. В данной ситуации человек впервые узнает в себе совсем иного человека, уже не ребенка. А главное, с этого момента любовь (влюбленность) становится нужна, необходима, человек сознательно или подсознательно ищет ее. Именно это чувство с удивительной силой генерируют творческую энергию человека, при этом значительно снижает его аналитический (рассудочный) потенциал в отношении происходящих событий.

Итак, что же это такое – любовь-чувство, любовь-влюбленность, любовь-влечение, эмоциональное и психологическое, с точки зрения христианства? Это чувство божественное или человеческое? Счастье человека может состояться с его одной единственной любимой (любимым) или платоновский миф об андрогинах не находит подтверждения в христианской традиции? Браки заключаются на небесах или в государственных структурах? «Настоящая любовь» навсегда или ее продолжительность определяется биологическими сроками зачатия, беременности и вскармливания ребенка, т.е. 3-5 годами? Любовь – это всегда радость и счастье или она может причинять боль и трагедию? Это все чрезвычайно важные вопросы, они особенно актуальны, а самое главное – интересны для молодых людей, т.к. эта сфера впервые постигается ими и требует определенной личностной реакции, интеллектуального и нравственного осмысления.

«Нередко за неимением четкой мировоззренческой позиции, нравственных категорий в сознании взрослые люди суть дети в вопросах межличностных отношений»

К сожалению, далеко не всегда взрослые способны в данной ситуации привести исчерпывающие ответы на жизненные запросы молодого человека. Нередко за неимением четкой мировоззренческой позиции, нравственных категорий в сознании (что характеризует подавляющее большинство представителей нашего постатеистического общества) эти взрослые суть дети в вопросах межличностных отношений, правда те дети, о которых апостол Павел предупреждает: «не будьте дети умом» (1 Кор. 14, 20). Ровесники могут быть хорошими друзьями (в смысле сопереживателями) и даже советчиками, но вряд ли их советы будут характеризоваться благоразумием. Те же современные психологи, к которым приводят своих взрослеющих чад родители или учителя, могут стоять на позициях, далеких от христианства, на позициях грубого материализма, воспринимающего человека как животное и, соответственно, предоставляя преференции его вполне животным инстинктам, или, что еще хуже – оккультизма. Такого рода «врачи человеческих душ», с точки зрения христианской нравственности, могут дать, скажем, девушке не просто плохие, а убийственные советы в духе: «Да тебе давно пора переспать с ним, и все образуется!»

Поэтому для православного миссионера тема «первой любви», которая неразрывно сопрягается с вопросами отношений между мужчиной и женщиной, правильного виденья, правильного поведения и, соответственно, построения этих отношений – создания семьи, является благодатной почвой для сеяния семян христианского благовестия. Один мудрец сказал: «Безумие отвечать на вопрос, который не задан». И очень часто наши просветительские старания терпят неудачу именно по той причине, что тема наших выступлений неинтересна для школьников и студентов. Она неактуальна для пространства их насущной жизни, она не трогает их. В этом контексте вопросы о влюбленности, любви, построении отношений, семьи являются хорошей основой для проповеди христианского вероучения. И к ответам на некоторые из этих вопросов я предлагаю перейти.

Что такое христианская любовь?

Святитель Иоанн Златоуст говорил: «Никакое слово не достаточно для того, чтобы по достоинству изобразить любовь, так как она не земного, но небесного происхождения… даже язык ангелов не в состоянии в совершенстве исследовать ее, так как она беспрерывно исходит из великого разума Божия». Однако все же, чтобы дать некое понимание этой Божественной реалии, мы вынуждены прибегнуть к катафатике и, пусть нашими несовершенными словами и понятиями, все же показать различие между христианской любовью и любовью чувственной, плотской, романтической.

Преподобный Иоанн Лествичник пишет: «Любовь по качеству своему есть уподобление Богу, сколько того люди могут достигнуть».

Итак, христианская любовь – это не просто чувство! Христианская любовь – это сама жизнь, это вектор бытия, направленный к Небу, к Богу. Поскольку же «Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге» (1 Ин. 4, 7), то эта жизнь (образ жизни) пронизана любовью, делами любви. Дела любви человека по отношению к окружающему миру есть подобие любви Божественной по отношению ко всему Им созданному.

Говоря языком человеческим, христианская любовь есть проявление высшей благожелательности по отношению к каждому человеку, который волею Божией встречается на пути его жизни. С одной стороны, это проявление благожелательности есть не просто исключительно внешнее поведение, ибо место пребывания этой благожелательности – сам дух, высшая фракция устроения человека, устремленная к Богу. С другой стороны, эта благожелательность должна проявляться в делах любви по отношению к окружающим и уж как минимум – в отсутствии злых измышлений и намерений касательно их. Святитель Игнатий Брянчанинов строго предупреждает: «Если ты думаешь, что любишь Бога, а в сердце твоем живет неприятное расположение хотя к одному человеку, то ты в горестном самообольщении». И действительно, с некоторой долей условности можно утверждать, что в наши дни христианская любовь является синонимом «благожелательности» и «милосердия» (в то время как просто «любовь» понимается в лучшем случае как романтическое увлечение, а в худшем – как нечто плотское и пошлое). Святитель Иоанн Златоуст так и пишет: «Если уничтожится милосердие на земле, то все погибнет и истребится». Все мы помним, какие характеристики дает любви апостол Павел: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится » (1 Кор. 13, 4-8).

Как выше было сказано, христианская любовь – это совсем не романтическое переживание, не чувство влюбленности и тем более не половое влечение. И в подлинном смысле любовью может быть названа именно христианская любовь как прямое проявление божественного в человеке, как инструмент восприятия нового, восстановленного, бессмертного Человека – Иисуса Христа. При этом следует оговориться, что романтическая любовь, равно как половое влечение, не есть нечто чуждое божественному устроению человеческого естества. Бог создает человека холостичным (от др.-греч. ὅλος - целый, цельный): и дух, и душа, и тело, разум и сердце – всё создается Единым Богом, всё создается прекрасным и совершенным («добро зело»), всё создается как единая, неделимая реалия, как единая природа.В результате великой катастрофы – грехопадения человека – его природа претерпевает повреждение, изменение, искажение, извращение. Некогда единое человеческое естество распадается на самостоятельно действующие фракции: ум, сердце и тело (иногда это деление представляется как дух, душа и тело), – каждая из которых обладает автономным волевым началом. Отныне эти начала действуют не в согласии друг с другом, они могут быть направлены не к добру, а ко злу, не к созиданию, а к разрушению – и самой личности, и окружающего мира. Но Господь Иисус Христос Своей крестной жертвой исцеляет эту поврежденную человеческую природу, приводит ее в совершенство, и разрозненные свойства человеческого естества (ум, сердце и тело) приводятся к гармонии, к единству в Богочеловеке Иисусе Христе.

Что такое влюбленность, или романтическая любовь?

Если пользоваться делением человеческой природы на дух, душу и тело, то влюбленность – это, безусловно, сфера души. Если вспомнить о святоотеческом делении на ум, сердце и тело, то романтическая любовь – это, безусловно, сфера сердца.

«Романтическая любовь – это служебное чувство, источником которого является Божественная любовь»

Здесь следует отметить, что мы используем понятия «романтическая любовь» и «влюбленность» как синонимы, в то время как последний термин чаще используется для характеристики поверхностных, несерьезных отношений (как говорят в светском обществе, флирта) в противовес «настоящей любви», «любви на всю жизнь», верности. Но в нашем контексте романтическая любовь, или влюбленность – это прежде всего чувство, эмоция. И для нас важно подчеркнуть, что эта «любовь» не та жертвенная христианская любовь, не движение к Богу. Романтическая любовь – это служебное чувство, но оно совсем не низменное, напротив – источником этого служебного чувства является как раз Божественная любовь. Возможно, именно этим объясняется тот факт, что это чувство, ввиду необычайной яркости и силы переживаний, поэты разных времен и культур ошибочно называли «божественным». Блаженный Августин в своей знаменитой «Исповеди» говорил, обращаясь к Богу: «Ты создал нас для Себя, и не знает покоя сердце наше, пока не успокоится в Тебе». Именно «потеря покоя» очень часто отражает как внешнее поведение, так и внутреннее состояние влюбленного, поскольку сразу развивается зависимость, характеризующаяся частичной утратой свободы и именуемая в святоотеческой традиции пристрастием. В более высоком смысле все человечество лишено покоя в поисках Бога Истинного.

Господь от начала создает человека ради вечного блаженства. Что является непременным условием этого блаженства? Любовь к Богу. Но Господь в плане онтологическом много выше, совершенней человека, а потому любить Его непросто, любовь к Господу должна предваряться (воспитываться, осмысливаться) любовью к равному. Поэтому Господь создает малую церковь – семью. Цель семьи – спасение ее участников (мужа, жены, детей) через взаимную жертвенную любовь, которая, в свою очередь, взращивает, воспитывает в участниках этой семьи любовь к Богу. Богословские термины «обожение» или «боговселение» в практическом осуществлении означает – спасти свою душу, т.е. научиться любить, прийти к тому, чтобы любовь стала господствующей в человеке. Именно в семье, можно даже сказать, в быту повседневной жизни, где каждая ситуация, каждое событие – это, с одной стороны, урок, а с другой, в то же время и экзамен, происходит настоящая проверка того, насколько человек научился любить, насколько он способен жертвовать и терпеть. Человеку может казаться, что он уже научился любить, а на самом деле это не так. По этому поводу Антоний, митрополит Сурожский, говорил: «Мы все думаем, будто знаем, что такое любовь, и умеем любить. На самом деле очень часто мы умеем только лакомиться человеческими отношениями». Грех живет в природе человека и искажает настоящее чувство.

Крайне сложно говорить о данных категориях в отношении неповрежденного мира и человека. Можно предположить, что той реалией, которую сегодня, в условиях падшего мира и падшего человека, мы именуем «романтической любовью», был как раз одним из аспектов того человеческого единства, той «единой плотью», которую создал Бог в Адаме и Еве: «Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут [два] одна плоть» (Быт. 2, 24). После грехопадения это «единство» осталось в человеке, но, как и все остальное, было повреждено. Теперь это «единство» есть обоюдное чувственное влечение друг к другу мужчины и женщины, которые, быть может, случайно встретились в океане этой жизни. Это чувство невозможно свести исключительно к половому влечению, ибо последнее неспособно стать основой для серьезных отношений между мужчиной и женщиной. Семья создается на основе взаимной симпатии, взаимного стремления, рвения и взаимной привязанности друг к другу, верности двух будущих спутников жизни. Безусловно, эта сфера взаимного влечения не сфера тела, не сфера физиологии, это именно романтическая любовь, сфера души, т.е. чувственного, эмоционального начала в человеке, хотя и сфера телесной близости соприсутствует с ней в виде инстинкта.

«В христианском браке гармонично и нераздельно соприсутствуют и духовное, и душевное, и телесное»

Можно предположить, что до грехопадения любовь жертвенная, любовь романтическая и сфера телесной близости (вспомним Божественное повеление людям плодиться и размножаться – Быт. 1, 28) – были чертами единой любви. Но для описания человека поврежденного, онтологически разделенного, мы вынуждены в описании различных реалий употреблять различные термины. Одновременно с этим следует подчеркнуть, что в рамках христианского брака, когда его участники имеют по-настоящему христианское сознание (образ мыслей) и ведут по-настоящему христианский образ жизни, благодатью Божией эта гармония, это единство восстанавливается. И в христианском браке гармонично и нераздельно соприсутствуют и духовное, и душевное, и телесное, и любовь жертвенная, и любовь романтическая, и та, следствием которой является рождение детей.

Вне всякого сомнения, романтической любви или влюбленности, сколько бы прекрасным это чувство ни было и сколько бы поэты ни воспевали amor, недостаточно для создания по-настоящему счастливой и крепкой семьи. Господь говорит: «Без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15, 5), и там, где нет христианской любви, там, где любовь человеческая не облагодатствована любовью Божественной, там любому начинанию человеческому, любому его союзу уготована участь дома, построенного на песке – «и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, и было падение его великое» (Мф. 7, 27). И, собственно, вне любви Божественной обоюдная симпатия может пройти или «наскучить», и тогда брак вполне может превратиться в «животный» союз, и биологические животные сроки (зачатие, беременность и вскармливание ребенка), исчерпав себя, приведут его к неминуемому распаду. В то время как именно присутствие Бога в семье, наличие христианской жертвенной любви (т.е. христианского сознания мужа и жены) делает любовь романтическую «настоящей, единственной любовью» – той, которая «до гроба», той, которая «не перестает»! Христианский святой V века Блаженный Диадох говорил: «Когда человек ощущает Божию любовь, тогда он начинает любить и ближнего своего, а начав – не перестает… В то время, как плотская любовь по малейшему поводу испаряется, духовная – остается. В боголюбивой душе, находящейся под Божиим действием, союз любви не пресекается, даже когда ее кто-нибудь огорчает. Это потому, что боголюбивая душа, согретая любовью к Богу, хотя и потерпела от ближнего какую-то скорбь, быстро возвращается к своему прежнему благому настроению и охотно восстанавливает в себе чувство любви к ближнему. В ней горечь разлада совершенно поглощается Божией сладостью». Марк Твен говорил более прозаично: «Ни один человек не способен понять, что такое настоящая любовь, пока не проживет в браке четверть века ».

Мои оппоненты могут возразить мне, сказав, что в атеистические годы (эпоха СССР) люди в Бога не верили, в Церковь не ходили, однако семьи были крепкими. Это так, и здесь я бы обратил внимание на имеющий чрезвычайную важность фактор воспитания. Как бы там ни было, Советский Союз создавался людьми, воспитанными в парадигме христианских нравственных ценностей, и этот благочестивый опыт, как и правильное воспитание, давали соответствующий нравственный стержень на несколько поколений вперед. Люди забывали Бога, но инерционно помнили, «что такое хорошо и что такое плохо». Тяжелые годы становления СССР, Великая Отечественная война слишком много отняли у людей, и было не до того, чтобы «разбрасываться любовью». Не надо забывать, что и Русская Православная Церковь была крепка, как Церковь мучеников и исповедников Христовых. Однако в более спокойные и сытые 70-е измена или развод уже были делами обыденными настолько, что в той или иной степени упоминания об этом стали достоянием шедевров советского кино («Москва слезам не верит», «Служебный роман» и др.). Конечно, дело не только и не столько в спокойствии и сытости, сколько в том, что инерция благочестия постепенно исчезала, умирали те, кто знал Источник настоящей христианской жертвенной любви. В настоящее время любовь испытывается через потребительское отношение – люди ищут наслаждений, вечного праздника и не принимают трудностей, избегают ответственности.

Именно христианская любовь воспитывает подлинную ответственность и чувство долга, ибо именно они способны преодолеть очень многие проблемы взаимоотношений между двумя близкими людьми, которые неминуемо возникают в процессе становления любого семейного союза. Семейные отношения – это не сплошные «розовые облака», бывают и скандалы, и охлаждения, и задача по-настоящему любящих людей – преодолеть, пережить эти «грозовые тучи», оставаясь при этом верными самым прекрасным минутам их взаимоотношений. Семья включает в себя такое сочетание обстоятельств, при которых личность проявляет себя в полной мере своего содержания, как положительного, так и отрицательного. И необходима христианская жертвенная любовь, чтобы научиться любить свою вторую половину иначе . Так появляется любовь не к иллюзорному человеку (которого зачастую еще до брака создает наше воображение или сама вторая половина, порой неосознанно, пускает в ход свои актерские таланты), а к настоящему, к подлинному! И вот как раз семья – это и есть тот организм, в котором две личности, которые были изначально чужими друг другу, должны стать единым целым с единым сердцем, едиными мыслями, по образу Святой Троицы, при этом не утрачивая своей личной неповторимости, но обогащая и дополняя друг друга.

Священник Александр Ельчанинов писал: «Мы думаем о себе, что все мы причастны этой любви: каждый из нас любит что-либо, кого-либо… Но та ли это любовь, которой ожидает от нас Христос?.. Из бесконечного количества явлений и лиц мы выбираем родственные нам, включаем их в свое расширенное «я» и любим их. Но стоит им отойти немного от того, за что мы их избрали, как мы изольем на них полную меру ненависти, презрения, в лучшем случае – равнодушия. Это человеческое, плотское, природное чувство, часто очень ценное в этом мире, но теряющее свой смысл в свете жизни вечной. Оно непрочно, легко переходит в свое противоположение, принимает демонический характер». В последние десятилетия мы все являемся свидетелями того, что разводящиеся супруги сетуют на то, что, мол, «не сошлись характерами». А ведь за этой пресловутой формулировкой скрывается то, что люди не способны решать элементарные межчеловеческие проблемы, не способны справиться с самым простейшим конфликтом, эти люди не умеют ничего: ни терпеть, ни прощать, ни жертвовать, ни слушать, ни говорить. Эти люди не умеют любить, не умеют жить!

Начиная с эпохи Возрождения, с реставрации языческого мировоззрения, и далее с конца XVIII века - первой половины XIX века, с вхождением в сознание европейцев антропоцентрических и атеистических идей, все более и более забывается та любовь, о которой мы говорили в самом начале – любовь христианская, любовь жертвенная, любовь-уподобление Богу. Именно этим главным образом характеризуется эпоха Возрождения, эпоха романтизма, когда посредством популярной литературы, театра (на тот момент чрезвычайно модного), разного рода светских мероприятий (балов, приемов) романтическая любовь культивировалась как нечто абсолютное, самодостаточное и самоценное. Такая гиперболизация чувственной, человеческой любви с ее интригами, иллюзиями, страданиями, экспериментами, «треугольниками» привела к выхолащиванию духовного и нравственного содержания этого великого чувства. Любовь превращается в игру, в увлечение, в приключение, а иногда в психологическую патологию – в болезнь. Недаром Федор Михайлович Достоевский не без иронии замечал: «Влюбиться – не значит любить… Влюбиться можно и ненавидя». Вторая половина XX века – начало XXI века ознаменовали себя еще большей деградацией: на сегодняшний день под любовью между мужчиной и женщиной понимается иной раз чистая физиология, чисто животное сожительство, пошлое, утилитарное отношение к человеческой личности. Христианская вера уводит человека от утилитарного отношения к своему ближнему (когда человек оценивает другого исходя из того, как можно его использовать), а ведет его к жертвенному отношению.

Подлинная любовь – это в том числе и способность терпеть отсутствие ее у других.

Если разум человека по своей природе бесстрастен, то сердце преимущественно является носителем страстей (не обязательно страстей в смысле греховных проявлений, но и чувств, эмоций). А поскольку романтическая любовь – это сфера именно сердца (или души), соответственно, это богоданное чувство единства мужчины и женщины в особой степени подвержено разного рода искажениям, извращениям. Кстати, в Библии уже описаны разного рода модули этого чувства: так, на примере Захарии и Елисаветы показана любовь самоотверженная. Но отношения Самсона и Далилы – любовь коварная, любовь-манипуляция. Отношения Давида и Вирсавии – любовь порочная и греховная, любовь-болезнь. Последняя в наши дни широко распространена: многие наши современники глубоко несчастны, будучи неспособны устроить свою личную жизнь или хотя бы заиметь хоть сколько-нибудь продолжительные отношения. И это при том, что они бесконечно «до безумия» влюбляются, но их состояние очень напоминает болезнь.

Православному человеку известно название этой болезни – непомерная гордыня и, как ее следствие, – гиперболизированный эгоцентризм. Митрополит Антоний Сурожский говорил: «Любовь только тогда может давать, когда она забывает о себе». А вот что пишет по этому поводу православный психолог, доктор психологических наук Тамара Александровна Флоренская: «Пока человек ждет любви и внимания от других, живет этим, он никогда не удовлетворится, будет требовать все большего, и все ему будет мало. В конце концов, он окажется у разбитого корыта, как та старуха, которая захотела, чтоб служила ей рыбка золотая. Такой человек всегда внутренне несвободен, зависим от того, как к нему относятся. Этот свой источник любви и добра нужно открыть в себе самом. И открытие должно совершиться не в уме, а в сердце человека, не теоретически, а внутренним опытом». Один американский психолог Леланд Фостер Вуд как-то сказал: «Удачливый брак – это нечто гораздо большее, чем умение найти подходящего человека; это и способность самому быть таким человеком». И вот это очень важный момент – любить, а не ждать любви и всегда помнить: не я терплю, меня терпят!

О платоновском мифе

В наши дни бытует представление о том, что настоящую семью получится создать только со своей единственной и уникальной «второй половинкой». Иной раз некоторые романтичные мечтатели всю жизнь ищут эту вторую половинку, терпя неудачу за неудачей. Насколько такое представление о семье как союзе мужчины и женщины соответствует христианским воззрениям? В данном случае мы имеем дело со стихийно цитируемым платоновским мифом об андрогинах. Согласно ему, некие мифические перволюди, соединявшие в себе мужское и женское начала, возгордились своей силой и красотой и попытались напасть на богов. Те же в ответ произвели разделение в каждом из андрогинов на мужскую и женскую персону и рассеяли их по миру. И с тех пор люди обречены на поиски своей половины. Эта легенда, безусловно, красивая, романтическая, а самое главное – она отражает тот факт, что поиск спутника жизни действительно присутствует и порой этот поиск сопряжен скорее с разочарованиями, чем с удовлетворением. Однако, конечно, идея Платона не соответствует библейской картине устроения мира, в Священном Писании подобных идей мы не встречаем. Но все же надо отметить, что древнегреческий философ, хотя и был лишен Откровения, однако прочувствовал очень верные моменты. В частности, в его мифе мы слышим некий отголосок библейской истории первородного греха. И наконец, правда Платона в том, что действительно существует фактор психологической совместимости. Перед тем, как двух космонавтов отправить в совместный полет, соответствующие специалисты очень тщательно проверяют, насколько эти два человека способны бесконфликтно сосуществовать в рабочем пространстве. Подобные проверки проходят представители и других ответственных и опасных профессий.

И действительно, если мы посмотрим на себя, на свою жизнь, то наверняка заметим, что есть люди (и прекрасные, казалось бы), которые остаются для нас просто знакомыми, а есть те, которые становятся друзьями. Это не объяснить исключительно факторами нравственного или рационального выбора. Бывает так, что красавец-студент вдруг выбирает в качестве своей невесты не «Мисс университет», а какую-нибудь неприметную девчонку. «И что он в ней нашел?» – ворчат недовольные однокурсницы. А ему все ясно: «Нет в мире прекрасней Матильды моей». Все мы знаем, что существуют люди, нам симпатичные и не симпатичные (речь идет, в том числе, и о психологическом факторе). И это вне нравственных или эстетических категорий, это – нечто внутреннее. Разумеется, с точки зрения христианской нравственности, и к первым и ко вторым мы должны относиться с любовью, т.е. быть преисполнены благожелания к ним. Но наличие симпатии, аспекты психологической совместимости – это факт. Именно этим, кстати, объяснятся тот момент, что Бесстрастный Бог Иисус Христос имел любимого ученика Иоанна Богослова. Мы часто забываем, что Христос не только Совершенный Бог, но и Совершенный Человек. И, возможно, что Его человеческой природе в психологическом отношении был ближе именно апостол Иоанн как ученик, последователь, друг. И в нашей жизни мы наблюдаем то же самое. Поэтому конечно, Господь для Паши С. не творит специально Машу Н., подразумевая, что сии два индивидуума могут создать семью только в случае уникальной встречи друг с другом и не с кем иным. Конечно, таких «назначений» Господь не делает, хотя Своим Промыслом и направляет человека в правильную сторону. И решение, как и с кем создать семью – это решение в первую очередь самого человека, а не каких-то (пусть и Божественных) мистических перипетий. Конечно, семья не может быть создана людьми, которые не испытывают обоюдной симпатии или постоянно ругаются и спорят друг с другом. Люди встречаются, люди влюбляются, женятся, т.е. создают семьи с теми, к кому, во-первых, испытывают симпатию и, во-вторых, с теми, с кем чувствуют психологический комфорт – с кем легко говорить и легко молчать. Это сложно объяснить словами, но это всегда чувствуется.

О «самом низшем»

В наши дни стихийно распространено языческое мнение о том, что исцеления заслуживает только маленькая «аристократическая» частичка человека («душа» или «дух»), все же остальное выбрасывается на «свалку» (в I-III вв. эту идею широко декларировали т.н. гностические секты). Христос же исцелил всего человека, не только душу, ум или совесть, а всего человека, в том числе и телесность. Даже то, что в светском обществе называли «самым низшим» – человеческую плоть – Христос вводит в Царствие Божие. Во Христе происходит преображение и духа, и плоти, в отличие от плотоненавистнических, космоненавистнических гностических идей.

В этом отношении имеется потребность сказать слово об интимных отношениях. В Церкви (по причине, возможно, и невостребованности) не существует единого выверенного мнения касательно этого вопроса во всех его аспектах. Многочисленные церковные писатели современности высказывают различные суждения по этому вопросу. В частности, можно прочитать, что для христианина секс вообще неприемлем, что это принадлежность нашей греховной сущности, и супружеские обязанности существуют исключительно для деторождения и что такие желания (в лоне супружеской жизни) следует, по-возможности, подавлять. Однако Священное Писание не дает никаких оснований полагать, что сами по себе интимные отношения есть нечто грязное или нечистое. Апостол Павел говорит: «Для чистых все чисто; а для оскверненных и неверных нет ничего чистого, но осквернены и ум их и совесть» (Тит. 1, 15). 51-е Апостольское правило гласит: «Если кто, епископ, или пресвитер, или диакон, или вообще из священного чина, удаляется от брака и мяса и вина, не ради подвига воздержания, но по причине гнушения, забыв, что все добро зело, и что Бог, созидая человека, мужа и жену сотворил вместе и таким образом клевещет на создание: или да исправится, или да будет извержен от священного чина, и отвержен от церкви. Так же и мирянин». Так же и правила 1, 4, 13 Гангрского Собора (IV в.) предполагают строгие прещения по отношению к тем, кто гнушается браком, то есть отказывается от брачной жизни не ради подвига, а потому, что считает брак (в частности, и в аспекте интимных отношений) недостойным христианина.

«Именно любовь позволяет человеку оставаться целомудренным»

Нигде в Священном Писании мы не можем прочитать каких бы то ни было суждений, из которых следовало бы, что Церковь в интимных отношениях видит что-то грязное, нехорошее, нечистое. В этих отношениях может происходить разное: и удовлетворение похоти, и проявления любви. Интимная близость мужа и жены является частью сотворенной Богом человеческой природы, замыслом Божиим о человеческой жизни. Именно поэтому такое общение не может осуществляться случайно, с кем угодно, ради собственного удовольствия или страсти, но всегда должно быть связано с полной отдачей себя и полной верностью другому, только тогда оно становится источником духовного удовлетворения и радости для любящих. И, вместе с тем, не стоит сводить эти отношения исключительно к цели деторождения, ибо в таком случае человек становится подобным животному, ибо у них все точно так, а вот любовь есть только у людей. Полагаю, что супругов влечет друг к другу все-таки не желание, чтобы в результате этого влечения появились дети, а именно любовь и стремление быть совершенно едиными друг с другом. Но при этом, конечно же, высшим даром любви становится и радость деторождения. Именно любовь освящает интимные отношения, именно она позволяет человеку оставаться целомудренным. Святитель Иоанн Златоуст прямо пишет, что «разврат происходит не от чего иного, как от недостатка любви». Борьба за целомудрие - самая тяжелая борьба. Церковь устами святых отцов и даже устами Священного Писания пользуется этими отношениями как неким образом для изображения более возвышенной любви, любви между человеком и Богом. Одна из самых прекрасных и удивительных книг Библии - это Песнь Песней.

Известный педагог протопресвитер Василий Зеньковский оставил нам такие слова: «Тонкость и чистота взаимной любви не только не стоят вне телесного сближения, но наоборот, им питаются, и нет ничего добрее той глубокой нежности, которая расцветает лишь в браке и смысл которой заключается в живом чувстве взаимного восполнения друг друга. Исчезает чувство своего “я” как отдельного человека… и муж, и жена чувствуют себя лишь частью какого-то общего целого – один без другого не хочет ничего переживать, хочется все вместе видеть, все вместе делать, быть во всем всегда вместе».

Зачем нужна гражданская регистрация, если можно засвидетельствовать свои отношения перед Богом?

Многих молодых людей несколько смущает тот факт, что таинство Венчания в Церкви может произойти только в случае наличия документа, подтверждающего гражданскую регистрацию семейного союза. Спрашивается, неужели Богу нужны какие-то штампы? И если мы даем обет верности друг другу перед Богом, то на что нам какие-то печати? На самом деле этот вопрос не такой сложный, как кажется. Просто нужно понять одну простую вещь. Человек в этом мире ответствен не только перед Богом, но и перед окружающими его людьми, и первое невозможно без второго. Семья состоит минимум из двух персон, а в перспективе состав семьи может увеличиться и до трех, четырех, пяти, шести, семи и т.д. человек. И в данном случае семья – это часть общества, и общество должно знать, что это его часть, что это именно семья (в смысле «мама-папа-я»). Ведь общество предоставляет семье определенный статус, определенные гарантии (в аспектах распоряжения и наследования имущества, образование, медицинское обслуживание детей, материнский капитал), а, соответственно, данные люди должны засвидетельствовать перед обществом: «Да, мы хотим быть семьей». В случае если эти два человека утверждают, что не чувствуют своей взаимосвязи с обществом и отрицают вышеназванные обоюдные обязательства (по типу «да нам плевать»), то в таком случае они должны полностью и бескомпромиссно отказаться от всех видов общественных связей и социальных услуг (грубо говоря, уйти отшельниками в глухие леса). Но они же этого не делают. А значит, в самой основе их позиции лежит лукавство. Будучи неспособны ответствовать перед людьми, лукаво относясь к общественным обязательствам, смогут ли эти люди ответствовать перед Богом? Очевидно, что нет. Во что же тогда превращается для них таинство Венчания? В театральную постановку? До 1917 года именно Церковь юридически регистрировала брак (браки инославных и иноверных регистрировали их религиозные общины), но в советскую эпоху эту обязанность выполняли Органы записи актов гражданского состояния (ЗАГСы). И Церковь не противопоставляет себя государственному устройству и, соответственно, церковное венчание – браку государственному, и первое является закреплением второго, его венцом. Если же «домостроители» не способны возвести фундамент, то не рано ли им возводить купол?

Говоря о семье, хотелось бы закончить вот чем. Церковь в своей литургической традиции совсем не говорит, что семья – это легко. Скорее наоборот. Таинство, в котором Господь благословляет мужчину и женщину, называется «Венчание». Слово «венчание» и «венец» – однокоренные. О каких венцах идет речь? О венцах мученических. Когда священник во время таинства Венчания второй раз обводит молодоженов вокруг аналоя, то возглашает: «Святые мученики!» А в одной из молитв священник, обращаясь к Господу, просит Его сохранить супругов, как «Ноя в Ковчеге,.. как Иону в чреве кита,.. как трех отроков в огне, послав им росу с неба» и т.д. Требования в отношении семейных обязательств (в частности, запрещающие разводиться) Самого Иисуса Христа показались апостолам настолько строгими, что некоторые из них в сердцах воскликнули: «если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться». И тем не менее, христианский опыт свидетельствует, что настоящую радость человеку дает не то, что просто, а то, что сложно! Известный французский католический писатель Франсуа Мориак как то заметил: «Супружеская любовь, которая проходит через тысячу случайностей, самое прекрасное чудо, хотя и самое обыденное». Да, семья – это сложно, да, это путь, состоящий из испытаний и даже соблазнов, но своим венцом этот путь имеет неописуемую благодать. И все мы это знаем, вспоминая еще те, крепкие, настоящие семьи наших предков, которые преодолевали все трудности и препятствия и являли собой образец по-настоящему любящих, счастливых людей.

Вконтакте

Мы так привыкли к словосочетанию “христианская любовь”, мы столько раз слышали проповеди о ней и призывы к ней, что нам трудно бывает постичь вечную новизну, необычность того, что заключено в этих словах. На новизну эту указывает Сам Господь в Своей прощальной беседе с учениками: “Заповедь новую даю вам, да любите друг друга” (Ин 13:34). Но ведь о любви, о ценности и высоте любви мир знал и до Христа, и разве не в Ветхом Завете находим мы те две заповеди – о любви к Богу (Втор 6:5) и о любви к ближнему (Лев 19:18), про которые Господь сказал, что на них утверждаются закон и пророки (Мф 22:40)? И в чем же тогда новизна этой заповеди, новизна, притом не только в момент произнесения этих слов Спасителем, но и для всех времен, для всех людей, новизна, которая никогда не перестает быть новизной?

Чтобы ответить на этот вопрос, достаточно вспомнить один из основных признаков христианской любви, как он указан в Евангелии: “любите врагов ваших”. Помним ли мы, что слова эти заключают в себе не иное что, как неслыханное требование любви к тем, кого мы как раз не любим? И потому они не перестают потрясать, пугать и, главное, судить нас. Правда, именно потому что заповедь эта неслыханно нова, мы часто подменяем ее нашим лукавым, человеческим истолкованием ее – мы говорим о терпении, об уважении к чужому мнению, о незлопамятстве и прощении. Но как бы ни были сами по себе велики все эти добродетели, даже совокупность их не есть еще любовь. И новую заповедь, возвещенную в Евангелии, мы поэтому все время подменяем старой – любовью к тем, кого мы уже и так по-человечески любим, любовью к родным, к друзьям, к единомышленникам. Но мы забываем при этом, что про эту – только природную, человеческую любовь в Евангелии сказано: “кто любит отца или мать <…> сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня” (Мф 10:37) и “кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер <…> тот не может быть Моим учеником” (Лк 14:26). А если придти ко Христу и означает исполнение Его заповедей, то, очевидно, христианская любовь не только есть простое усиление, распространение и “увенчание” любви природной, но коренным образом от нее отличается и даже противопоставляется ей. Она есть действительно новая любовь, подобной которой нет в этом мире.

Но как же возможно исполнение этой заповеди? Как полюбить тех, кого не любишь – не только врагов в прямом смысле слова, но и просто чужих, далеких, “не имеющих к нам отношения” людей, всех тех, с кем ежечасно нас сталкивает жизнь?

Ответить можно только одно. Да, эта заповедь была бы чудовищной и невозможной, если бы христианство состояло только в заповеди о любви. Но христианство есть не заповедь только, но и Откровение и дар любви. И только потому любовь и заповедана, что она – до заповеди – дарована нам. Только “Бог есть любовь”.

Только Бог любит той любовью, о которой говорится в Евангелии. Человек не может так любить, потому что эта любовь есть Сам Бог, Его Божественная природа. И только в Боговоплощении, в соединении Бога и человека, то есть в Иисусе Христе, Сыне Божием и Сыне Человеческом эта Любовь Самого Бога, лучше же сказать – Сам Бог Любовь явлены и дарованы людям. В том новизна христианской любви, что в Новом Завете человек призван любить Божественной Любовью, ставшей любовью Богочеловеческой, любовью Христовой. Не в заповеди новизна христианской любви, а в том, что стало возможно исполнение заповеди. В соединении со Христом в Церкви, через Таинства и Телу и Крови Его, мы получаем в дар Его Любовь, причащаемся Его любви, и она живет и любит в нас. “Любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам” (Рим 5:5), и Христом заповедано нам пребывать в Нем и в Его любви: “пребудьте во Мне, и Я в вас <…> ибо без Меня не можете делать ничего <…> пребудьте в любви Моей” (Ин 15:4-5,9).

Пребыть во Христе – это значит быть в Церкви, которая есть жизнь Христова, сообщенная и дарованная людям, и которая поэтому живет любовью Христовой, пребывает в Его любви. Любовь Христова есть начало, содержание и цель жизни Церкви. Она есть, по существу, единственный, – ибо все остальные объемлющий – признак Церкви: “по тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою” (Ин 13:35). В любви – святость Церкви, потому что она “излилась в сердца наши Духом Святым”. В любви – апостольство Церкви, потому что она всегда и всюду есть все тот же единый апостольский союз – “союзом любви связуемый”. И “если я говорю языками человеческими и ангельскими <…> Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы” (1 Кор 13:1-3). А потому только любовь всем этим признакам Церкви – святости, единству и апостольству сообщает действительность и значимость.

Но Церковь есть союз любви не только в том смысле, что в ней все любят друг друга, но прежде всего в том, что через эту любовь всех друг к другу она являет миру Христа и Его любовь, свидетельствует о Нем, любит мир и спасает его любовью Христовой. Она любит во Христе – это значит, что в Церкви Сам Христос любит мир и в нем “каждого из братьев сих меньших”. В Церкви каждый таинственно получает силу всех любить “любовью Иисуса Христа” (Флп 1:8) и быть носителем этой любви в мире.

Этот дар любви преподается в Литургии, которая есть таинство любви. Мы должны понять, что в Церковь, на Литургию мы идем за любовью, за той новой Богочеловеческой любовью Самого Христа, которая даруется нам, когда мы собраны во имя Его. В церковь мы идем, чтобы Божественная любовь снова и снова “излилась в сердца наши”, чтобы снова и снова “облечься в любовь” (Кол 3:14), чтобы всегда, составляя Тело Христово, вечно пребывать в любви Христа и ее являть миру. Через литургическое собрание исполняется Церковь, совершается наше приобщение ко Христу, к Его жизни, к Его любви, и составляем “мы многие – одно тело”.

Но мы, слабые и грешные, можем только захотеть этой любви, приготовить себя к ее приятию. В древности поссорившиеся должны были помириться и простить друг друга прежде, чем принять участие в Литургии. Все человеческое должно быть исполнено, чтобы Бог мог воцариться в душе. Но только спросим себя: идем ли мы к Литургии за этой любовью Христовой, идем ли мы так, алчущие и жаждущие не утешения и помощи, а огня, сжигающего все наши слабости, всю нашу ограниченность и нищету и озаряющего нас новой любовью? Или боимся, что эта любовь действительно ослабит нашу ненависть к врагам, все наши “принципиальные” осуждения, расхождения и разделения? Не хотим ли мы слишком часто мира с теми, с кем мы уже в мире, любви к тем, кого мы уже любим, самоутверждения и самооправдания? Но если так, то мы и не получаем этого дара, позволяющего действительно обновить и вечно обновлять нашу жизнь, мы не выходим за пределы себя и не имеем действительного участия в Церкви.

Не забудем, что возглас “возлюбим друг друга” есть начальное действие Литургии верных, евхаристического священнодействия. Ибо Литургия есть таинство Нового Завета, Царства любви и мира. И только получив эту любовь, мы можем творить воспоминание Христа, быть причастниками плоти и крови, чаять Царства Божьего и жизни будущего века.

“Достигайте любви” – говорит Апостол (1 Кор 14:1). И где достичь ее, как не в том таинстве, в котором Сам Господь соединяет нас в Своей любви.

Так что же такое истинная, настоящая любовь? Каковы ее проявления? Обратимся к Библии. Суть истинной любви раскрыта апостолом Павлом в его знаменитом гимне, в Первом послании к коринфянам.

«... В совершенной любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение; боящийся несовершенен в любви. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине, все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится. А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь, но любовь из них больше».

К сказанному сложно что-то добавить, однако можно выделить отдельные моменты и рассмотреть их более детально.

«Любовь никогда не перестает». Очень важной чертой истинной любви можно назвать вечность. Все, что не может быть вечным, не имеет права называться любовью. А что исчезает из отношений? Страсть, влюбленность. После их угасания возникает в лучшем случае пустота, равнодушие, иногда светлые воспоминания, в худшем - негативные тягостные эмоции: ненависть, отчаяние.

Если любовь действительно истинная, то брак, построенный на этом основании, должен быть вечным. В идеале верность супруги хранят всю жизнь, даже после их смерти. Конечно, не каждый, овдовев, может не вступать более в брак, поэтому в церкви допускается повторное венчание как снисхождение к нашей немощи. «Лучше бы тебе не вступать больше в брак, но если ты не можешь понести этот подвиг, то вступай», - говорит Церковь.

И несомненно, что единение душ, которое возникает у супругов при жизни, если супруги любят по-настоящему, будет иметь место и после смерти, поскольку вечность любви распространяется не только на земную жизнь, но переходит границу смерти. Можно привести пример из жития Ксении Петербургской. Она овдовела, будучи двадцати шести лет от роду и не имея детей. Неожиданная кончина горячо любимого ею мужа так сильно поразила Ксению Григорьевну, что перевернула все ее представления о земном мире и людском счастье. Она восприняла уход мужа в мир иной как свою собственную смерть.

Житие подвижницы сообщает, что она не вступила в новый брак и добровольно взяла на себя подвиг юродства Христа ради. Людям она казалась умалишенной; на самом же деле ее поступки были наполнены глубоким духовным смыслом. Отказавшись от своего прежнего имени, Ксения присвоила себе имя покойного мужа и носила его костюм. Блаженная уверяла, что умерла именно Ксения, и охотно откликалась, если ее называли Андре- ем Федоровичем. Таким образом, своим мнимым безумием она обличила безумие мира сего, в том числе легкомысленное отношение к супружеской близости и верности.

«Любовь не ищет своего». То есть человек любит другого ни за что, в отличие от влюбленности, когда часто любят за что-то и потому что: он сильный, красивый, умный, обеспеченный и т. д. Истинная любовь - это любовь безусловная. Как это понять? Вспомним своих родителей или детей. Если спросить: «За что мы их любим?» - то на этот вопрос ответить сложно, так как отдельные характеристики, конечно, не являются поводом для безусловной любви.

И родителей, и детей мы любим только за то, что они есть, такими, какими являются. В браке при настоящей любви супруги любят друг друга только за то, что именно этот человек является твоей половиной (независимо от внешности, материального положения и т. д.).

Иногда встречаются супружеские пары, где муж или жена далеко не красавцы, но какие трепетные, нежные отношения, какая забота друг о друге! Как образно отмечает священник Илия Шугаев: «Внешность человека - это мутное стекло. Издали ты видишь только само стекло, а что находится за ним, разглядеть не можешь. Но когда прильнешь к такому стеклу, ты видишь только то, что находится за эти стеклом, а самого стекла уже не видишь».

В связи с этим можно вспомнить известную сказку «Аленький цветочек». Младшая купеческая дочь полюбила безобразное чудовище за его любовь и доброту к ней. Любовь к невидимому другу помогла девушке преодолеть страх и отвращение к его видимому образу. Уродство, безобразный облик - все это победила любовь. Внешность отступила на второй план. В итоге произошло преображение: «зверь лесной» стал принцем молодым, «красавцем писаным, на голове с царскою короною».

«Любовь долготерпит», и действительно, терпение, преодоление всевозможных трудностей и преград являются центральными характеристиками зрелой, истинной любви.

В сказках, легендах тема брака, любви тесно связана с темой испытаний, трудностей, которые приходится преодолевать супругам. Это типичный финал народных сказок: пройдя через огонь, воду и медные трубы, преодолев и искупив свои ошибки, он и она обретают друг друга, находят, как говорили раньше своего «суженого».

Интересное слово «суженый». В нем выражается вера: с избранником суждено было встретиться. И когда двое встречаются, они узнают друг друга. Часто люди ищут друг друга, как в известной сказке: «Пойти туда, не знаю куда, принеси то, не знаю, что». Но сразу понимают, когда происходит та самая - судьбоносная встреча.

Вспоминается одна ситуация.

Оксана и Степан уже, будучи уже несколько лет вместе в счастливом, благополучном браке, не переставали удивляться, вспоминая о своей первой встрече. Будущие супруги познакомились неожиданно: Оксана опаздывала на работу и остановила попутную машину, за рулем которой был Степан. Как потом оба признались друг другу они сразу поняли, что настоящая встреча состоялась. По каким признакам? Словами это объяснить сложно. Оба почувствовали, что сердце словно перевернулось в груди и потом стало ускоренно биться, слова и не требовались. Дальнейшая жизнь подтвердила истинность первых чувств, переросших в настоящую любовь.

Реальная жизнь супругов наполнена всевозможными испытаниями, преодолев которые двое действительно становятся «одной плотью». В связи с этим вспоминается еще один пример, описанный православным автором Мариной Кравцовой.

Наташа и Алексей поженились рано, сразу после школы. В двадцать лет у них уже было двое детей. Родились двойняшки, Ирочка и Лариса. Все шло прекрасно. Была своя квартира, Алексей работал, Наташа с удовольствием занималась домашними делами. А потом случилось страшное: Алексея сбила машина. И молодой красивый человек лежал, прикованный к постели. И, что гораздо страшнее, он был приговорен к пожизненной немощи и недвижимости. Трагедия, разыгравшаяся в семье, не сломила Наташу. Ни одного дня она не сомневалась в том, что останется с мужем. Хотя все, кто знал ее, - подруги, бывшие учителя, - настаивали на том, что рано или поздно ей надо будет устраивать свою женскую судьбу

Пойми, - говорили они доброжелательно, - ты еще девчонка, а он калека. Неужели так и пройдет твоя молодость? Посмотри на себя, ты же красавица, на тебя все на улице заглядываются.

Это было правдой. Наташа очень хороша собой. И не только лицо красиво, но и душа прекрасна.

Я однажды сделала свой выбор, - сказала она, как отрезала. И больше ни один «доброжелатель» не посмел открыть рта. Восемь лет Наташа самоотверженно ухаживала за Лешей. Росли девочки. Она работала, почти не встречалась ни с кем из друзей, просто некогда было. А главное, Наташа не верила врачам, которые лечили Алексея. Она все время пыталась найти такого специалиста, который мог бы поставить ее любимого на ноги. И нашла. То, как верила она в исцеление мужа, то, как беззаветно и преданно служила она семье, не могло пройти даром. Алексей встал на ноги. Он чувствует себя полноценным человеком. И, конечно, в этом заслуга Наташи, женщины, которая умеет любить.

Любовь «милосердствует», - другими словами, все прощает. И действительно, прощение - один из основных признаков истинной любви. Все мы разные, со своими особенностями характера, привычками, пристрастиями. И часто не все нравится в супруге. Как хочется иногда начать перекраивать, переделывать своего мужа или жену. Ведь, кажется, что вот еще чуть-чуть и он (или она) все поймет и станет лучше себя вести, изменится. Однако если этого не происходит, как часто мы испытываем обиду, гнев: «Ведь я же для него так старалась!»

В связи с этим стоит вспомнить ситуацию, описанную святым старцем Паисием Святогорцем.

Юноша, живший по-мирски, стал испытывать чувства к девушке, которая жила духовной жизнью. Чтобы девушка ответила ему взаимностью, он тоже старался вести духовную жизнь, ходить в церковь. Они поженились. Но прошли годы, и он вернулся к прежней мирской жизни. У них уже были взрослые дети. Но, несмотря ни на что, этот человек продолжал жить распутно. Он зарабатывал много денег, но почти все тратил на свою развратную жизнь. Бережливость несчастной супруги удерживала их домашнее хозяйство от краха, своими советами она помогала детям устоять на верном пути. Она не осуждала мужа, чтобы дети не начали испытывать к нему неприязни и не получили душевную травму, а также для того, чтобы они не были увлечены тем образом жизни, который он вел. Когда муж приходил поздно ночью домой, ей было сравнительно легко оправдать его перед детьми: она говорила, что у него много работы. Но что ей было говорить, когда средь бела дня он заявлялся в дом со своей любовницей?... Он звонил своей жене и заказывал разные кушанья, а днем приезжал обедать с одной из любовниц. Несчастная мать, желая уберечь детей от дурных помыслов, принимала их радушно. Она представляла дело таким образом, что любовница мужа якобы была ее подругой и муж заезжал к этой «подруге» домой, чтобы привести ее к ним в гости на машине. Она отправляла детей в другие комнаты учить уроки, чтобы они не увидели какую-нибудь неприличную сцену, ведь ее муж, не обращая внимания на детей, даже при них позволял себе непристойности. Это повторялось изо дня в день. То и дело он приезжал с новой любовницей. Дело дошло до того, что дети стали спрашивать ее: «Мама, а сколько же у тебя подруг?»

«Ах, это просто старые знакомые!» - отвечала она. И, кроме того, муж относился к ней как к служанке, и даже хуже. Он обращался с ней очень жестоко и бесчеловечно. Кошмар продолжался несколько лет. Однажды этот человек мчался на машине и сорвался в пропасть. Машина разбилась, а сам он получил очень серьезные увечья. Его отвезли в больницу. И врачи, сделав, что могли, отправили его домой. Он стал калекой. Ни одна из любовниц его даже не навестила, потому что больших денег у него уже не было, а лицо было изувечено. Однако супруга заботливо ухаживала за ним, не напоминая ему ни о чем из его блудной жизни. Он был потрясен, и это изменило его духовно. Он искренне раскаялся, попросил

(пригласить к нему священника, исповедался, несколько лет прожил по-христиански, имея внутренний мир, и упокоился о Господе. После его кончины старший сын занял его место в бизнесе и содержал семью. Дети этого человека жили очень дружно, потому что унаследовали от своей матери добрые принципы. Для того чтобы спасти семью от распада, а своих детей от горькой печали, она выпила их горькие чаши сама.

«Любовь все переносит». Настоящая любовь жертвенна. Как это понять? Жертвенность - это возможность отодвинуть свои интересы на задний план ради другого, даже тогда, когда они кажутся такими важными. Это возможность ради ближнего отказаться от чего-то ценного для себя. Вариантов может быть множество. В этой связи вспоминается такой пример.

Оксана и Николай поженились еще в институте. Она, подающий большие надежды будущий детский доктор, он - научный работник. Все окружающие считали их блестящей парой с огромными перспективами в плане карьеры. Но жизнь расставила другие акценты. Первый ребенок, девочка, появившаяся в семье, полностью перевернул планы Оксаны. Она не ожидала, что пoтребуется столько внимания к малышке. Все силы, вся забота были направлены на нее. Кроме этого навалившиеся хозяйственные дела отнимали все силы. Помощи ждать было неоткуда. Муж был вынужден отказаться от научной карьеры, брался практически за любую работу, если она давала хоть какие-то деньги.

Девочка подросла, Оксана наконец-то смогла выйти на любимую работу. Только-только ощутив себя профессионально востребованной, она поняла, что ожидает второго ребенка. Ситуация усугублялась тем, что руководство учреждения, в котором работала Оксана, собиралось отправить ее на дорогостоящую стажировку по специальности, что в дальнейшем открывало большие перспективы. Что делать? Николай был непреклонен: «У нас будет ребенок», - отрезал он. Оксана вынуждена была смириться. Родился мальчик. Трудно передать, что пришлось пережить Оксане, оказавшейся с двумя малышами на руках. Муж практически не бывал дома, пытаясь найти доход. Болезни, воспитание, детский сад, учеба, дополнительное образование, музыкальная школа... С мечтами о карьере Оксане пришлось расстаться.

Конечно, это очень серьезное самопожертвование ради детей. Но жизнь состоит и из повседневных, на первый взгляд мелких уступок, а иногда любящие люди отдают друг другу самое дорогое, что у них есть.

Прекрасный пример жертвенности описал известный автор О. Генри в своем рассказе «Дары волхвов».

«Один доллар восемьдесят семь центов. Это было все... А завтра Рождество. Единственное, что тут можно было сделать, это хлопнуться на старенькую кушетку и зареветь. Именно так Делла и поступила... Делла кончила плакать и прошлась пуховкой по щекам. Она теперь стояла у окна и уныло глядела на серую кошку, прогуливающуюся по серому забору вдоль серого двора... Она вдруг отскочила от окна и бросилась к зеркалу. Глаза ее сверкали, но с лица за двадцать секунд сбежали краски. Быстрым движением она вытащила шпильки и распустила волосы. Надо сказать, что у четы Юнг было два сокровища, составивших предмет их гордости. Одно - золотые часы Джима, принадлежавшие его отцу и деду, другое - волосы Деллы...

И вот прекрасные волосы Деллы рассыпались, блестя и переливаясь, точно струи каштанового водопада. Они спускались ниже колен и плащом окутывали почти всю фигуру Но она тотчас же, нервничая и торопясь, принялась снова подбирать. Потом, словно заколебавшись, с минуту постояла неподвижно, и две или три слезинки упали на ветхий красный ковер.

Старенький коричневый жакет на плечи, старенькую коричневую шляпку на голову - и, взметнув юбками, сверкнув невысохшими блестками в глазах, она уже мчалась вниз, на улицу.

Вывеска, у которой она остановилась, гласила: «Всевозможные изделия из волос».

Не купите ли мои волосы? - спросила она у мадам.

Я покупаю волосы, - ответила мадам. - Снимите шляпу, надо посмотреть товар. Снова заструился каштановый водопад.

Двадцать долларов, - сказала мадам, привычно взвешивая в руке густую массу.

Следующие два часа пролетели на розовых крыльях... Наконец она нашла. Без сомнения, это было создано для Джима, толь- 1 ко для него. Это была платиновая цепочка для карманных часов, простого и строгого рисунка...

Дома оживление Деллы поулеглось и уступило место предусмотрительности и расчету. Она достала щипцы для завивки, зажгла газ и принялась исправлять разрушения, причиненные великодушием в сочетании с любовью... Джим неподвижно замер у дверей, точно сеттер, учуявший перепела. Его глаза остановились на Деле с выражением, которого она не могла понять, и ей стало страшно... Он просто смотрел на нее, не отрывая взгляда, и лицо

Ero не меняло своего странного выражения... - Ты остригла волосы? - спросил Джим с напряжением, как будто, несмотря на усиленную работу мозга, он все еще не мог осознать этот факт... Джим достал из кармана пальто сверток и бросил его на стол. - Не пойми меня ложно, Делл, - сказал он. - Никакая прическа и стрижка не могут заставить меня разлюбить мою девочку. Но разверни этот сверток, и тогда ты поймешь, почему я в первую минуту немножко оторопел. Беглые проворные пальчики рванули бечевку и бумагу. Последовал крик восторга, тотчас же - увы! - чисто по-женски сменившийся потоком слез и стонов, так что потребовалось немедленно применить все успокоительные средства, имевшиеся в распоряжении хозяина дома. Ибо на столе лежали гребни, тот самый набор гребней - один задний и два боковых, - которым Делла давно уже благоговейно любовалась в одной витрине Бродвея. Чудесные гребни, настоящие черепаховые, с вделанными в края блестящими камешками, и как раз под цвет ее каштановых волос.

Тут она подскочила, как ошпаренный котенок, и воскликнула. Ведь Джим еще не видел ее замечательного подарка. Она поспешно протянула ему цепочку на раскрытой ладони. Матовый драгоценный металл, казалось, заиграл в лучах ее бурной и искренней радости...

Делл, - сказал Джим, - придется нам пока спрятать наши подарки, пусть полежат немножко. Они для нас сейчас слишком хороши. Часы я продал, чтобы купить тебе гребни. А теперь, пожалуй, самое время жарить котлеты»...

Итак, прекрасная история жертвенности молодых любящих людей, которые отдали самое дорогое, что у них было, чтобы порадовать друг друга. И это, наверное, и есть настоящая любовь, которая является самым ценным подарком, который только можно подарить друг другу.

Что еще характерно для настоящей любви?

Настоящей, истинной любви присуще чувство самообновления. Если брак строится на изначально правильных духовных основаниях, то момент встречи (как переживание постоянно обновляющегося чувства) всегда присутствует у супругов. Бывает так, что супруги большую часть времени проводят вместе: вместе работают, вместе отдыхают, вместе радуются и грустят. И, что самое главное, не устают друг от друга, а, наоборот, все больше и больше открывают друг в друге новые грани, новые черты. По- чему так происходит?

В истинной любви личность раскрывает себя и помогает раскрыться любимому человеку. Если чувственные удовольствия, страсть неизбежно приводят к пресыщению, то зрелая любовь не насыщаема - близкий человек не надоедает: любовь раскрывает друг в друге образ Божий, который неисчерпаем и непознаваем. Такая любовь через все маски, черты характера, привычки, телесную оболочку видит истинный духовный лик любимого. И часто уже на склоне лет муж и жена как бы вновь обретают себя, но уже на новом уровне отношений.

Истинная любовь включает в себя заботу о другом. Забота есть проявление способности отдавать, не связанной соображениями выгоды и корысти. Психолог и философ И. Ялом выделяет следующие характеристики истинной заботы:

Отрешение от сознательного внимания к себе, не думать о том: что он обо мне подумает? Что в этом для меня? Не искать похвалы, восхищения, сексуальной разрядки, власти, денег;

Забота активна. Зрелая любовь любит, а не любима. Мы любяще отдаем, а не влекомы к другому;

Зрелая забота вытекает из богатства человека, а не из его бедности, из роста, а не из потребности. Человек любит не потому, что нуждается в другом, не для того, чтобы существовать, спастись от одиночества, а потому, что по-другому не может;

Зрелая забота не остается без награды. Через заботу человек получает заботу. Награда следует, но ее нельзя преследовать.

Истинная любовь предполагает уважение личности другого. Уважение - это признание права супруга или супруги на свой выбор, свой индивидуальный взгляд, даже если он кажется нам необоснованным, неверным. Иногда это очень трудно сделать. Однако очень важно не пытаться втискивать своего супруга в прокрустово ложе собственных идей, установок, точек зрения, даже, казалось бы, из самых бЛагих побуждений. Это, конечно, на пользу отношениям не идет. По этому поводу вспоминается пример, описанный святым старцем Паисием Святогорцем. «Однажды, живя в монастыре Стомион, я встретил в Коннице женщину, лицо которой сияло. Она была матерью пятерых детей. Ее муж был плотником... Если заказчики делали этому человеку какое-нибудь пустяковое замечание... то он точно с цепи срывался. «Это ты меня, что ли будешь учить?!» - кричал он, ломал свои инструменты, швырял их в угол и уходил. Ты теперь представляешь, что он творил в собственном доме, если и в чужих-то домах он все крушил! С этим человеком невозможно было прожить вместе ни одного дня, а его жена жила с ним годы. Каждый день она переносила мучения, однако ко всему относилась со многой добротой и покрывала все терпением... «Ведь это же мой муж, - думала она, - ну что же, пускай поругает меня маленько. Может быть, и я, будь на его месте, вела бы себя точно также». Эта женщина применяла Евангелие в своей жизни, и поэтому Бог ниспослал ей Свою Божественную Благодать».

Но как часто мы поступаем иначе! Пытаемся переделать, перевоспитать, перекроить супруга, занимаемся увещеваниями, уговорами, даем беспрерывные советы, тем самым постоянно нарушая свободу личности и ее суверенитет. Что же в итоге? «Благие» побуждения, как правило, оканчиваются ссорой, конфликтом, и это вполне объяснимо: близкий человек не хочет «перевоспитываться», и начинает совершенно законно сопротивляться. Наверное, чаще нужно вспоминать слова, сказанные Амвросием Оптинским: «Познай себя, и хватит с тебя».

Можно привести еще один пример. mm Супруги (Ирина и Вячеслав) жили в венчанном браке, что называется, душа в душу. Было согласие по всем основным вопросам: ценности, вера, взгляды на жизнь, интересы... Все было прекрасно, кроме того, что муж не мог избавиться от вредной, уже почти сорокалетней привычки курить. Это стало камнем преткновения в отношениях супругов. Ирина из благих побуждений решила: «Я все сделаю для того, чтобы он избавился от своего пристрастия. Ведь это вредно для здоровья и православный человек не имеет права на такую слабость». Ситуация осложнялась тем, что Вячеслав для себя такого же решения не принял.

Супруга стала решительно «искоренять» недостаток мужа: уговоры, объяснение вреда никотина, угрозы... Но все развивалось по одному сценарию. Спокойный Вячеслав терпеливо и долго сносил все увещевания Ирины, но через какое-то время взрывался и обрушивался с гневом на жену. Отношения заходили в тупик Что делать? Ирина ответа на этот вопрос не находила. С этой проблемой она пошла к своему духовному наставнику, надеясь получить рекомендации по перевоспитанию Вячеслава. Но все вышло иначе. Посмеявшись над неудачными попытками вразумления мужа, духовный отец сказал: «А ведь ты знала, за кого выходила замуж, почему ты считаешь, что можешь изменить взрослого человека?» Далее он продолжал: «Ты упустила из виду самое главное. Мужскую природу изменить женщине невозможно. Все твои вразумления воспринимаются Вячеславом как попытки вмешаться в его свободу, в его личность, поэтому в ответ на благие уговоры возникает сопротивление и раздражение. Смирись и люби мужа таким, какой он есть. А Бог все расставит по своим местам».

Ирине было над чем подумать - такого ответа она не ожидала, но твердо решила делать так, как сказал духовный отец. Каково же было удивление женщины, когда она обнаружила, что после прекращения «вразумлений» отношения в семье резко изменились в лучшую сторону. Вернулся давно забытый мир и покой, а муж стал проявлять заботу и участие.

Прообразом любви без оговорок и условий является любовь Господа Иисуса Христа к человечеству, Который изначально любит каждого, несмотря на нашу глубинную греховную искаженность и несовершенство. Доказательство этой великой любви - смерть Спасителя, Который отдал жизнь за избавление человека от вечной смерти. Какие же еще нужны примеры! Остается только совсем «немного» - научиться любить ближнего своего так, чтобы не думать: «Ну вот, пусть он вначале исправиться, встанет на путь истинный, а потом я его полюблю, безусловно, и по-настоящему!»

В том-то все и дело, что полюбить нужно человека таким, какой он есть сейчас, со всеми его достоинствами и недостатками. И тогда любовь растопит, преобразит, раскроет все самое лучшее, все самое прекрасное в другом; нужно только терпеливо ждать и любить. Ведь мы бросаем в землю яблочное семечко и не приходим собирать урожай через месяц, а в течение многих лет терпеливо ухаживаем за деревом, и только тогда дожидаемся плодов. Плоды любви появляются тоже не сразу, человеческая душа намного сложнее растения. И не всякое дерево выживает, многие гибнут. И больше половины семей распадается, не принося никаких плодов, кроме брошенных детей и исковерканных душ. Священник Илия Шугаев сравнивает брак с двумя камнями, острыми и твердыми. Пока они не соприкасаются друг с другом, то все вроде бы хорошо, никто никого не задевает, но положи их в мешок и потряси сильно и долго!..

При этом возможны два варианта: либо камни обтесываются и уже не ранят друг друга, либо нет, и тогда рвется мешок, и камни вылетают из него. Мешок - это семья, брак. И либо супруги через мелкие самопожертвования притираются, либо в злобе друг на друга разлетаются. Огромное количество разводов приходится на первые два-три года совместной жизни. Люди не понимают, что любви-то еще не было, а была только влюбленность. За любовь еще надо было бороться. И просто никто из супругов не захотел избавиться от своих острых углов. Затем возможен новый брак, а там продолжается то же, что в первом. Мужчина ошибочно полагает, что ему опять попалась плохая жена, а жена думает, что ей не повезло с мужем. На самом деле оба не хотят вытащить «бревно» из своего глаза и выстроить действительно зрелые и любящие отношения.

Итак, мы перечислили основные признаки истинной любви. Как отмечает игумен Георгий (Шестун), «... полноценной любви человек добивается всю жизнь. Это дар Божий, который дается по благодати. И чтобы достичь такой любви, ее нужно заслужить: нужно стяжать благодать и хранить ее. И самое главное - до любви нужно дожить, ее заслужить нужно. И если это произойдет, тогда через несколько лет муж смотрит на жену, а жена на мужа, и он думает: «Какое счастье, что я женился на ней». А она думает: «Какое счастье, что я вышла замуж за него». Понимание того, что этот избранник единственный, другого человека рядом и представить невозможно - это и есть любовь. Но она приходит, когда корабль семейной жизни преодолел многие бури, сохранился вопреки всему».

Елена Морозова, кандидат психологических наук

Read more: http://www.realove.ru

(Нисколько данных к вопросу о незыблемости нравственных истин христианства ).

ВОПРОСЫ НРАВСТВЕННОСТИ – вечные человеческие вопросы! Всегда они находили такой или иной отклик во внутреннем человеческом святилище... Но еще ни когда, кажется, они не волновали человеческих умов в такой сильной степени, в какой волнуют их теперь. А с тем вместе никогда еще не проповедовалось такого множества разноречивых, иногда взаимно себя исключающих и подкапывающих, до странности необоснованных и, однако, своею мишурою увлекающих неопытную толпу, взглядов, как опять-таки в настоящее время. Если пресловутый оракул известной части общества – граф Толстой в непонятном самоослеплении горделиво заявляет, что лишь он только первый по истечении XIX-ти веков будто бы правильно понял смысл нравственного Христова учения; если сонме других близоруких мыслителе не в состоянии усмотреть непроходимой бездны между моралью христианскою и буддийскою, которая в христианстве будто бы только модифицирована под иудейско-стоическим углом зрения; то третьи спокойно сдают христианскую этику в архив, как доктрину, якобы уже выполнившую свое назначение и для века дарвиновского эволюционизма (во всех его видоизменениях) являющуюся-де анархизмом...

Все это, как видим, воззрения, или признающие ложным понимание нравственных основ христианства православною Христовою , или пытающиеся поразить прямо в сердце даже саму по себе христианскую мораль.

Отсюда ясно, что первая и наиболее неотложная задача из числа всех решительно предъявляемых христианскому богослову-моралисту, это – энергично бороться с подобными фальшивыми и ядоносными учениями, игнорирование которых в настоящее время было бы, безусловно, неизвинительное. Элемент апологетический должен занять особенно видное место в современных системах христианской этики.

К чести православных русских богословов, должно сказать, что намеченное нами тревожное положение дела понимается ими достаточно ясно. Уже и они сделали не мало успешных экскурсий в неприятельскую страну. Уже и в нашей сравнительно скудной, но все более и более непрерывно обогащающейся, богословской этической литературе мы встречаемся с прекрасными трудами, превосходно защищающими христианские нравственные истины ... При этом защита последних тем скорее и вернее всяких раз достигает своей цели, чем более богословы – моралисты, при опровержении взглядов своих противников, в тоже время стоять на неприятельской почве, – чем более побивают своего врага его же собственным оружием. Иначе обе стороны, подобно говорящими на различных языках лицам, не поймут друг друга, и всякие их взаимные пререкания и, рассуждая, будут лишь пустыми нелепыми словопрением.

Выразители отрицательного в отношении к христианству направления не оставили сколько-нибудь незатронутыми ни – одного из основных христианских нравственных принципов.

Центральным из последних, проникающими и одухотворяющими собою всю нравственную жизнь христианина, как известно, является Господня заповедь, повелевающая человеку любить своего ближнего, как самою себя. Весь закон, по толкованию. Св. ап. Павла, заключается в этом одном слове .

На великой заповеди о любви мы естественно и считаем себя вправе остановить милостивое внимание высокопросвещенного Собрания, тем более что этот предмет нашей речи, как будет выяснено ниже, прямо намечается самоновейшими научными данными.

Характерные особенности христианского учения о нашей любви к ближним таковы.

Эта любовь, по апостолу, совокупность совершенства . Проявление ею – признак принадлежности такого человека к сонму учеников Христовых ; между тем как без неё лишены смысла и значения все духовные блага, какими только может владеть тот или иной человек .

Коротко сказать: если мы любим друга друг, то в нас пребывает и мы – в Боге .

Отсюда все наши заботы должны клониться к тому, чтобы, как говорит св. апостол, не оставаться должными никому ничего, кроме взаимной любви , – чтобы делать добро всем , кто бы это ни был, хотя бы даже и наши враги , – чтобы побеждать зло добром ...

В частности, наша любовь к ближним должна проявляться в заботах о благополучии их – и физическом , и духовном , – притом, проявляться бескорыстно и из переполненного ею сердца ...

Наконец, возможно высшею степенью обнаружения нашей любви к ближним является наше самопожертвование: нет больше той любви, по слову Господа, как если кто положить душу свою за друзей своих . Христианин, таким образом, призывается, в случай надобности, проявлять к своим ближним любовь высшую, нежели какую он проявляет к себе самому .

Такова самая сущность христианской любви к ближним.

Эта любовь, как мы видели, не есть момент случайный, превзошедший извне. Она, напротив, нечто неразрывно связанное с понятием человека, с его природою, нечто современное возникновению самых первых отношений между людьми .

По противоположности этому, взаимоотношения людей, отмеченные печатью эгоизма, – явления, с откровенной точки зрения, сравнительно позднейшее, впервые обнаружившееся лишь после грехопадения прародителей, когда оправдывавшиеся пред Богом вместо того, чтоб искренно пред Ним покаяться, эгоистически сослался на Еву, назвав ее виновницей его преступления , – когда, следовательно, любовь – как начало, дотоле только и регулировавшее взаимоотношения прародителей – потеряла такое свое значение. Как позднейшее, как случайное и, следовательно, не связанное обязательно с существом человеческой природы, данное явление ею ipso есть ненормальное, и потому оно, по библейскому представлению, не только не может быть признано сколько-нибудь руководительным или чем-либо в этом отношении подобным, но должно быть по возможности искореняемо и устраняемо; оно должно уступать место любви и любви ), что с особенною отчетливостью, как мы уже видели, отмечено Новым Заветом.

И так, любовь, а не эгоизм вот единственно-истинная основа человеческих взаимоотношений, по откровенному учению.

По противоположности последнему, уже издавна заявляли о себе этические мировоззрения, проповедовавшие, что в качестве первичного момента во взаимных отношениях людей надлежит считать не любовь, а наоборот – эгоизм, – что любовь – явление позднейшее, отмеченное характером случайности, что она, так сказать, «нарост на себялюбии» и в своей основе непременно дышит духом корысти.

На помощь к утилитаристам, оказавшимся, – даже в лице таких своих представителей, каковы – Бэнтам, Дж. Ст. Милль...,– бессильными в деле обоснования своей доктрины и – попрания несогласного с последнею евангельского учения о любви к ближнему, как начала первичном, неразрывно связанном с самым существом человека… , явились эволюционисты, попытавшиеся исправить и устранить недочеты своих предшественников .

Эволюционистическая мораль, блестящим представителем которой является современный английский мыслитель Герберт Спенсер, создавший ее на основе дарвинизма, считается в настоящее время самою модною.

Дарвин учить, что всюду в мире замечается так называемая «борьба за существование». Все существа, движимые своим эгоистическим стремлением к сохранению своего бытия, всячески заботятся о достижении своих целей на счет интересов существ, их окружающих. А так как внешняя материальная природа живёт своею, особою жизнью, нимало не справляясь с интересами живых существ, то этим последним волей-неволей приходится так или иначе приспособляться к природе: к условиям климата, к особенностям данной местности и проч. Чем более имеет место такое приспособление, тем более выигрывают приспособляющиеся существа в их «борьбе за существование», и наоборот. Происходит, таким образом, «естественный подбор» (или «отбор») наиболее приспособленных, которые скорее могут уцелеть и пережить других, чем существа менее приспособленный или совсем неприспособленные. «Естественный отбор» происходит постепенно, незаметно, но неукоснительно. Что делает какой-либо, напр., овцевод, искусно отбирающий и скрещивающий наилучшие экземпляры овечьей породы и в результате получающий улучшенный скот, тоже делает будто бы и природа, подбирающая и сохраняющая тех, кто более может приспособляться к окружающей среде, и устраняющая с поля битвы наименее способных к тому приноровлению...

И так, в жизни живых существ, по этому учению, господствуют факторы: «борьба за существование», «естественный отбор».

Что же отсюда следует? Прямо вытекает то, что, согласно такому развитие жизни всего органического Мира, право на существование иметь все тот же эгоизм, который, как мы видели, отмечался в качестве первичного момента и утилитаристами. В самом деле, разве можно говорить о какой-либо, напоминающей евангельскую, любви к ближнему там, где проповедуется в смысле основного жизненного начала принцип «борьбы», как бы ни понимать ее? Разве можно говорить о любви к ближним там, где возводится в принцип приспособляемость к окружающей среде, к окружающим условиям? Наиболее последовательные и бесцеремонные эволюционисты действительно и считают всякую мысль о такой любви нелепостью.

Уже Спенсер употребляет все усилия, чтоб «защитить эгоизм против альтруизма» . Но он же, впрочем, с другой стороны, защищает и «альтруизм против эгоизма» . Затем, находя, что неправы, безусловно, ни чистый эгоизм, ни чистый альтруизм, он производить «между тяжущимися судебное разбирательство и сделку» . При этом, между прочим, старается доказать, что «утилитаристский альтруизм» есть «должным образом ограниченный эгоизм» , что «самоубийственность чистого альтруизма» – факт , что «чистый альтруизм, в какой бы форме он ни выражался, постоянно приводить своих приверженцев к разным нелепостям ... Наконец, задавшись целью «окончательно примирить» между собою альтруизм и эгоизм , Спенсер приходить к заключению, что «в окончательной своей форме альтруизм будет достижением удовольствия для самого себя посредством сочувствия тем удовольствиям других, которые получаются ими преимущественно путем успешного выполнения их собственных деятельностей всевозможных родов, – т.е., он будет симпатическим удовольствием, которое не стоить получателю ровно ничего, но представляет просто даровую прибавку к его эгоистическим удовольствиям ... Итак, в сущности, всюду – эгоизм и эгоизм, как бы он ни проявлялся и как бы ни понимался; но не христианская любовь, доходящая до самопожертвования, над чем, как мы видели, Спенсер даже глумится, как над нелепостью... «Специально нравственные выводы эволюционистической морали», говорить один из ее критиков, «поражают своим безотрадным индифферентизмом. Ни одна этическая школа нового времени не поняла так низко подлинных мотивов нравственной деятельности, под видом их всестороннего объяснения. Возведения эгоизма в коренную силу человеческой природы, а всего бескорыстного в ней – в какой-то нарост на себялюбии – жестоко мстить за себя. Мы наблюдаем явление, в истории морали давно невиданное: поборники эволюционизма провозглашают выполнение эгоистических потребностей за высший и первый долг человека. Спенсер... не жалеет темных красок для изображения того противного впечатления, которое вызывают люди, ради ближних не заботящиеся о себе, этим расстраивающие себе здоровье и становящиеся всем в тягость. Зато благоразумный эгоист, умеющий сохранять свои силы и отстаивать свои интересы, представляется самым дорогим существом для общества» ... «Заботься о здоровье, о хорошем расположении духа» и проч., «и ты превзойдешь всех святых» – вот окончательный принцип эволюционистической и, в частности, конечно, и спенсеровской этики .

Другие моралисты, в произведениях которых, так или иначе, отразилось влияние дарвиновского эволюционизма, идут еще дальше Спенсера .

В данном случай разумеем особенно модного ныне философа-моралиста Фридриха Ницше «Глубокое влияние теорий Дарвина на Ницше» не подлежит сомнению ). «Люди – звери, единственная основа их жизни – борьба за существование, за власть и силу» ..., «bellum omnium contra omnes» ... – вот положения ницшевской морали. Согласно с нею, человек должен жить, повинуясь только влечению своих животных инстинктов , следовательно, отдавая себя на волю своих страстей, предаваясь всякого рода удовольствиям . В отношении к ближним «человек должен стать злее» , люди должны «любить лишь самих себя, не щадить своего ближнего» , «быть жестокими и беспощадными ко всем», так как «только жестокий – истинно благородный» . « Самолюбование, самовозвеличение» – вот сущность «высшей морали, аристократической» . Христианское нравственное учение, проповедующее совершенно иные принципы, по Ницше, представляет собою «противоречие природе человека» .

Имя лиц – исповедников эволюционистической доктрины – легион. Претензии их безграничны. Они без всякого колебания «провозглашают нищенскими» чьи-бы-то ни было «верования во... все, что не касается борьбы за существование в условиях наилучшего приспособления к внешнему» , присоединяя, что «без кровавого закона непрерывной борьбы, определяемой переживанием приспособленейших, человечество никогда не вышло бы из своего первобытного варварства, а цивилизация теперь еще не родилась бы») ... Они спокойно решаются «в основу этики» утверждать дарвиновскую «биологическую гипотезу и узаконить с благословения науки борьбу людей, т.е., злобу, вражду, хитрость и взаимоуничтожение, что», – говорить одень мыслитель, – «многим психопатам как нельзя более по сердцу» . Такого рода теории нашли своих выразителей даже и на «университетских кафедрах», откуда именно доказывалось, что «борьба за существование – не порок, но, напротив, основной закон жизни, и интенсивность или энергия этой борьбы – единственный критерий высшей организации» ...

Мы видели, таким образом, что христианское учение о любви к ближним, по представлению «модных» моралистов-естественников и их последователей, будто бы ложно в самом его существе. Мы видели также, что на смену устраняемого христианского принципа эти мыслители выдвигают свой, несовместимый с тем и ему чуждый – эгоистический...

Справедливы ли, однако, их горделивые притязания?

Поскольку дело касается утилитаристов, даже в лице лучших их представителей, – правда, как мы уже видели выше, не на их стороне. Отсюда утилитаристическую доктрину естественно оставляем в стороне, как уже ранее, в интересующем нас отношении, признанную несостоятельною. Вместо того исследуем: насколько состоятельна мораль эволюционизма (во всевозможных, намеченных нами, ее видоизменениях и выражениях), взявшая на себя, задачу сделать исправления и дополнения в утилитаристической?

Здравомыслящие (духовные и светские) ученые уже выступили на борьбу с ложными положениями эволюционизма.

При этом должно заметить, что нашими русскими мыслителями сделано в данном направлении уже многое: разумеем труды особенно проф. и о. А.П. Мальцева , а также и некоторые другие . Этими богословами-моралистами подвергнуты солидной критической оценке доктрины: утилитаризма (в лице всех крупных его представителей) и эволюционизма (в лице Спенсера) .

С замечательною обстоятельностью опровергается дарвинизм в колоссальном труде Н.Я. Данилевского , возбудившем в наших дарвинистах «скрежет зубовной» , но, тем не мен, доселе не сокрушенном ими, а любителями истины, встреченном с неподдельным восторгом ... Не остались без рассмотрения и оценки (хотя и не всегда правильной) и нравственные взгляды Ницше со стороны, напр., профессоров – Щеглова , Преображенского , Грота и друг. .

Из числа светских писателей, однако, с особенным ударением произносим имя Л. Попова (­Эльпе). Этот русский биолог в своих «научных письмах» нередко касается Дарвина и Спенсера с их последователями и продолжателями, и всякий раз наносит им существеннейшие удары, оставаясь на их же почве.

Мы не имеем ни времени, ни необходимости, ни намерения останавливаться на изложении и оценке всех тех возражений против выводов эволюционистической этики, какими полны труды, как только что указанных, так и других мыслителей-борцов за истину.

Отсылая всех, желающих ознакомиться с данными возражениями, к самым произведениям тех мыслителей, мы имеем намерение обратить внимание высокочтимого Собрания на исследование принадлежащего к сонму «авторитетнейших современных» учёных – проф. Шарля Рише, носящее заглавие: «Стремление к жизни и теория конечных причин» . Настоящее исследование появилось в минувшее лето и, как принадлежащее «несомненному» корифею в научной области , естественно обратило на себя взоры любителей истины .

Для нас в частности оно весьма важно главным образом в виду того обстоятельства, что почтенный автор в конце концов приводит читателя к признанию полного смысла за положением о необходимости любить ближнего, только этот принцип взаимоотношений считать единственно – состоятельным, единственно – нормальным, – и при этом всюду остается в той сфере, в какой дозволяется данными биологии и в какой только и вращаются представители противоположного (в отношении к решению интересующего нас вопроса) лагеря. Настойчиво подчеркиваем это последнее обстоятельство по той причины, что проповедники иного взгляда на смысл человеческих взаимоотношений очень скептически, а нередко и вполне отрицательно смотрят на всякого рода доказательства, почерпанные из каких-либо иных областей и в том числе даже из психологии. Если английские моралисты признают все значение последней и «больше всего обращают внимание на психологическое развитие наших чувств», по их мнению, «первоначально являющихся эгоистическими, а потом превращающихся в альтруистические под влиянием общественной среды, общественных законов и общественного воспитания», то, напр., «французские позитивисты не доверяют психологии и главное значение» усвояют только «физиологи» ... Тоже делают и некоторые другие, напр., немец Ницше ...

И так, что же находим у Рише?

«С первого взгляда, кажется», говорит он, «что ничего нет наивнее теории конечных причин». Вообще биологи относятся к ней с «недоверием», некоторые «считают ее суеверием» , «отбрасывая из биологии всякое телеологическое соображение» . Причина этого обстоятельства лежит в том «преувеличенном» значении, какое иногда усвояется известными лицами телеологическому моменту и какое естественно вызывает к бытию крайность противоположного свойства .

Однако, исследование «животного и растительного царств», доступных нашему тщательному наблюдению и изучению, дает нам полное основание и право заключить, что телеологически момент – не суеверие, а факт. «Самые ярые противники телеологии», рассуждает Рише, «должны все-таки примкнут к нашему мнению, по крайней мере, в некоторых случаях» . «Напр., возможно ли отрицать, что глаз предназначен для зрения? Предполагать, что между глазом и способностью видеть не существует зависимости, как между причиной и следствием», значило – «бы впасть в» странную и неразумную «крайность. Что глаз обладает способностью зрения, «это – не случайность», а непосредственный и неизбежный результат «целого расположена частей, дивного механизма, который, в общем, и в самых» ничтожнейший «частностях» своих, как нельзя более наглядно являет ту непреложную истину, что «глаз» устроен «для того, чтобы видеть». Невозможно уклониться от такого вывода. Особенности конструкции «глаза имеют цель, и цель эта – зрение», что в высшей степени «ясно» и неопровержимо «даже самыми тонкими софистами». Объяснение «анатомия и физиология глаза в своих самых мелких подробностях и в самых тонких технических деталях было бы не иным чем, как» лишь «комментарием того же заключения: глаз» устроен «для того, чтобы видеть» .

Что имеет смысл в отношении к глазу, тоже в не меньшей мере уместно и в отношении к другим нашим органам: «уху, сердцу, желудку, мозгу, мускулам». Приноровление «органов к их» функциям в такой степени полно, «что невольно» напрашивается мысль о «не случайному но» преднамеренном» его характере . Это приноровление вызывает изумление, если иметь в виду «даже мельчайшие», ничтожнейшие частности и «подробности». Так, несомненно, «напр.», то обстоятельство, «что бровная выпуклость, выдающаяся и крепкая», рассчитана на охранение нежного «глазного яблока», – что той же цели служат: «веки, подвижные и быстрые, – ресницы», предохраняющая «глаз от пыли, – тонкая чувствительность соединительной белковой оболочки, вызывающая непосредственный рефлекс»... Положение, «что глаз защищен» в желательной степени, есть «не теория и не гипотеза», а непреложный и несомненный «факт» . Так говорит анатомия. Или: «когда, напр., на слизистую оболочку гортани» проникает какое-либо «постороннее, раздражающее тело, возбуждение гортанных нервов» немедленно – «же, вследствие рефлекса, вызывает кашель и останавливает вдыхание». Прямой долг «физиолога» – «смело объявить, что этот рефлективный кашель целесообразен» до «очевидности». Требуется, «чтоб постороннее» тело было удалено при посредстве энергичного «выдыхания», а в случае недостаточности этого приема, необходимо временное приостановление дыхания», так как иначе данное тело может «глубоко спуститься в бронхи» .., Эти и множество других примеров с наглядности доказывают, что нет «бесполезных органов», что «все имеет определенную цель» . – Смысл за «теорией конечных причин» признается не только физиологами, но также и зоологами. Напр., зоология констатирует такой факт: если «взять краба за ножку», то он «сам быстрым сокращением оторвет» последнюю, «чтоб» таким путем получить «возможность убежать от своего врага». Едва ли кто в «этом» усмотрит «явление» со «случайною» подкладкой, – а не вполне естественный «факт» целесообразной «самозащиты» ! Или: «застигнутый врагом осьминог выделяет поток чернил, чтоб» таким образом ускользнут от непритязательного ока и уцелеет. Ужели «черный» цвет данной «жидкости случаен»? Нимало. Несомненно, что «это выделение чернил» стоит в непосредственном «отношении к самозащите» осьминога . Все, передающее о таких обнаружениях «самозащиты, волей-неволей» подписываются под «теорией целесообразности, как» поставленные в необходимости «допустить, что» в основе «различных функциях защиты» лежит «цель – оборона организма» ... Правда, не в силах человека дать «всему» надлежащее «объяснение, чтобы» затем можно было с осязательною уверенностью допустить «гипотезу целесообразности», но в нем собственно и нет сколько-нибудь серьезно – неотложной надобности, так как для существа дела «достаточно нескольких кратких» и «общих» данных, «которые могут служить» вполне надежной «руководящей идеей для более общей теории» .

«И так», – по настойчиво выраженному «убеждение» Рише,– «невозможно исключить теорию целесообразности из анатомии, зоологии и физиологии» .

Для убеждения в той же истине данный французский ученый от рассмотрения деталей переходит к оттеснению «более обширных общих функций», рассчитанных «также» на известную строго – «определенную цель» .

Из «функции» с положительным характером отмечается у Рише стоящая в непосредственной связи с «инстинктом воспроизведения», поражающим своею энергией. Высокая степень интенсивности последнего, его как бы непреодолимость – ясные признаки его не случайности. Бесспорно, что здесь мы имеем дело с «определенною волею, преднамеренностью в виду известной цели». Игнорируя предположение, «что» Создатель «желал непрерывности рода, мы» будем ходить во тьме и решительно «ничего не поймем». Между тем, согласившись, что в настоящем случае имеет место «цель обеспечить жизнь рода», мы тот – час уразумеваем «все», и тьмы как не бывало! ...

«Целесообразны» также и отрицательные моменты, каковы, напр., «страх, отвращение, боль» .

Испытываемое живыми существами чувство страха стоить в непосредственной связи с чувством самосохранения. Не будь на лице чувства «боязни», ни одно живое существо не могло бы не только оставаться в целости, но даже и жить более или менее долгое время. Устрица, «закрывающая» свою раковину «при» появлении «врага», – «головокружение», испытываемое человеком, стоящим над бездною, – трусливый заяц – все эти и подобные им примеры иллюстрируют высказанное положение в совершенно достаточной степени .

Далее, если б живым существам не было известно чувство «отвращения» в отношении ко всем объектам, так или иначе могущим быть вредными для них, то опять ни одно из последних не могло бы прожить более или менее значительное время... Что дитя, напр., имеет влечение к молоку матери, что животное питает «отвращение к концентрированной серной кислоте», что «плотоядные» существа любят мясо, а «травоядные» – зелень, растительную вообще пищу, а не наоборот – все это и подобное ему, в свою очередь, также весьма красноречиво .

Наконец, роль «чувства боли» в деле самозащиты живых существ также огромна: «лишенные чувствительности, существа не могли-бы» оказывать надлежащего противодействия «внешним влияниям», между тем как в лице ее они имеют надежнейшего «стража», аккуратно «предупреждающего их об опасности и охраняющего их. Если бы» задача «предохранения нас от ушибов, усталости, отравления, от всякого рода опасностей» была возложена лишь на «один наш ум», то, «вероятно, уже по истечении» какой либо «недели не осталось бы на свете людей». На каждом шагу нас поджидают всевозможные «опасности», предотвратить который был бы не в силах даже «в десять раз сильнейший нашего разум». «Изумительная» же «по своей тонкости и» вечно бодрствующая «чувствительность нашей кожи стоит самых мудрых выводов нашего разума». «Боль от обжога, укуса, поранения» – вот самый внушительный «силлогизм», больше, чем, что-либо другое, склоняющий нас к «изображению опасностей» ...

Короче сказать: «чувства живых существ, строение и функции их органов» стоят в непосредственном «отношении с сохранением индивидуума и рода» .

Следовательно, «живые существа организованы для жизни» . При этом, что касается, в частности, «высших существ», то «индивидуальная жизнь» их «защищена так хорошо, что», при наличности даже «всевозможных опасностей, индивидуум в состоянии успешно продолжать свое существование» ... В виду всех такого рода и подобных им моментов, «не должны ли мы допустить существование стремления к жизни и первую конечную причину, которая и есть жизнь?» Да. Как день, очевидно, что с самого первого момента своего «появляется на земной поверхности каждое существо, как будто получает предписание жить» (что, конечно, так обстоять и в действительности); «в его» структуре «и в его функциях все приспособлено» к тому, «чтоб оно существовало»... «Отказаться от этой первой конечной причины – значило бы», по мнению французского ученого, «идти против естественного порядка нашего мышления» ... И так, должно признать два положения: одно, что все «существа стремятся жить», и другое, что «они организованы» соответственно этому именно их стремлению . Отсюда, говорить Рише, «во всех биологических теориях нужно будет принимать в соображение» не подлежащей сомнениям закон: – «стремления к существованию, к жизни» . Отныне «теория конечных причин» должна занять «важное в биологических науках место. Будем остерегаться преувеличения, но допустим, что каждое живое существо имеет известное назначение, что все его части, все его функции служат к охранению и развитию той частицы жизни, которая в нем» кроется .

Помощь, оказанная французским ученым этической науке, бесспорно, чрезвычайна. При этом для нас в известной степени безразлично, что сам он остановился, так сказать, на половине пути,– безразлично потому, что окончить последний уже сравнительно легко, что в настоящее время и сделано заинтересованными в данной области людьми науки: И.П. Кондыревым и Л.К. Поповым.

Поставив вопрос: «установлен ли наукою закон борьбы за существование?» первый устами Рише отвечает отрицательно. И «в действительности», – говорить г. Кондырев, – «закон борьбы за жизнь никогда не был установлен естественниками и не может быть установлен согласно строго-научному методу»... В подтверждение этого положения может быть отмечена наличность «не – всеобщности и не – постоянства явлений действительной борьбы за жизнь». Не только кроткие, домашние животные, но даже и «хищные» рекомендуют себя указанными обнаружениями «лишь» как «исключительными» только. А с другой стороны, не подлежать сомнению факт, что «все без исключения движения животных подчинены закону сохранения жизни». Если бы измышленный закон «борьбы за существование» был фактом и имел признаки постоянства и всеобщности, – если б, другими словами, каждое существо только и видело кругом себя врагов и врагов, с которыми в каждый отдельный момент должно было-бы бороться, тогда оно, несомненно, вскоре же пало бы в столь неравной борьбе. Однако в действительности оно не падает и потому, конечно, что не вынуждено вести подобной борьбы, – всюду, наоборот, встречая себе помощь и поддержку. Последнего рода явление – обычно, почему нами обыкновенно и не замечается. Противоположное же ему гораздо более редко, и потому оно приковывает к себе большее наше внимание, скорее нами замечается. «Над явлениями жизни» несомненно «царит» не закон «борьбы», а «закон взаимопомощи» ...

Таким образом, вполне сознавая, что, при допущении обнародованиям французским биологом закона целесообразности, закону эволюционизма, в смысле закона «борьбы за существование», места быть не может, наш русский мыслитель, как мы видели, предполагает, что и французский ученый думает точно так же, между тем как последний в действительности ясно признает бытие двух отдельных законов: «закона борьбы за существование» и, «как следствие» его, «закона стремления к существованию – к жизни». Такое признание более чем неожиданно, и, во всяком случае, не может быть более или менее обосновано .

Далее, при предположении мировой целесообразности, при допущении закона, гласящего, что всякое живое существо «стремится жить», что это его стремление адекватно поддерживается его «организацией», «что все части, все функции каждого живого существа служат» цели «охранения и развития той частицы жизни, которая в нем» на лицо, – теряет устойчивость и «гипотеза» эволюционистов о так называемом «естественном отборе». Эту истину опять надлежало отметить французскому биологу, но, к удивлению, он не сделал этого, напротив, признавая значение за названной гипотезой .

И г. Кондырев, в свою очередь, признает возможным допустит, наличие «в природе факта естественного отбора» (или «подбора»). Он только делает (весьма удачную, впрочем) попытку лишь опровержения «объяснений» этого отбора «гипотезой борьбы за жизнь». Данные его таковы: 1) «не редкий» результат «борьбы» – это – «так называемая случайная гибель» не только «слабых индивидов», но и других, при том, «без всякого различия и без отношения к естественному подбору, имеющему»,– с точки зрения эволюционной доктрины, – «сохранять лишь самые совершенные организмы»; 2) «борьба часто» сводить с жизненной сцены «лучших производителей, особенно же» обладающих «наклонностью к» ней; а это обстоятельство, между тем, непримиримо с «ролью», усвояемою «борьбе в явлениях естественного подбора»; отсюда последняя не есть «его главный или единственный фактор»; 3) она не есть «даже хотя бы нисколько влиятельный фактор естественного подбора», потому что ее «орудия не сохраняются» путем «наследственности», а напротив – постепенно исчезают под воздействием последней, параллельно «эволюции животного царства»; наконец, 4) «палеонтология, в лице» лучших своих представителей и выразителей, с решительностью заявляет, «что в развитии животных и их органов в течение геологических эпох борьба за жизнь не играла никакой существенной роли» .

До полного конца дело Рише доведено выше упоминавшийся биологом г. Поповым.

Признав великое значение за новым законом, благодаря которому отныне в биологии «наступает крупный поворот» от прежнего объяснения «жизненных явлений принципами механики в сторону прямо противоположную», – заявив, что лишь теперь именно те «явления» могут быть понятны надлежащим образом, т.е., при помощи телеологического момента, при посредстве «замены простой механической случайности – деятельной волей», имеющей в виду «определенную цель», – этот биолог решительно утверждает, что «все вообще учение Дарвина», как непримиримое «с принципами телеологии», должно быть отвергнуто .

Что «борьба за существование» не гармонирует с телеологическим принципом, это, как мы видели, определенно заявлено и г. И.П. Кондыревым. Эту же мысль с еще большей настойчивостью высказывает и г. Л.К. Попов. Если, – как рассуждает первый, – в итоге борьбы «часто» бывает «гибель не только слабых, но и сильных, не только плохо, но и хорошо организованных», – если «борьба» ведет к «вырождению даже и наиболее одаренные виды», таким образом, ясно расходясь «с явлениями совершенствования, прогрессивного развития», – то, очевидно, – говорить второй, – «что с этой точки зрения закон жизни, в смысле стремления к совершенствовании, постепенному движению к цели, не только не может санкционироваться самым фактом борьбы за существование, но требует со стороны представителей органического мира иных, противоположных взаимоотношений: не борьбы, а союза-взаимопомощи» .

Если с обнародованным Рише законом теряет смысл, закон эволюционизма, проповедующий борьбу за существование, то, наряду с ним, теряет значение и закон эволюционной доктрины о естественном подборе (­отборе), так как эти два закона стоять в тесной, непосредственной связи между собою, в силу чего отвержение одного в тоже время есть отрицание и другого: «без борьбы за существование невозможно переживание приспособленнийших, невозможно и действие отбора». Что эволюционизм хочет объяснить своим учением об отборе? Как известно, измышление этого учения имеет своею целью «из первоначально случайных, плохо-комбинированных, совершенно беспорядочных изменений, путем постепенного переживания наиболее приспособленных, создать порядок и гармонию» . Между тем эти «порядок и гармония» всегда были на-лидо, следовательно, нет нужды и выдумывать какие-либо теории для объяснения якобы постепенного их возникновения. Такое положение как нельзя более подтверждается новейшими данными палеонтологии. «Говорили, – пишет» один из авторитетнейших представителей последней – проф. Годри, что «будто бы в различные геологические эпохи существа нередко вступали в бой» друг с другом, при чем «будто бы более сильные побеждали слабейших, так что победа» являлась уделом «наиболее одаренных особей; таким образом, прогресс должен быль» оказываться результатом «враждебных столкновений и страданий прошлого времени. Не таково заключение, являющееся» следствием «палеонтологических» изысканий. «История животного царства развертывает пред нашим взором картину эволюции, где все комбинированно, как в последовательных изменениях зерна, которое» в конце концов «превращается в прекрасное дерево, покрытое цветами и плодами, – или яйца, превращающегося в сложное и красивое животное. Не следует верить», – настойчиво говорить Годри, – «будто порядок возник вследствие беспорядка». И так, о чем же свидетельствует палеонтология? А о том, «что органический мир» жил без всякого содействия и вмешательства со стороны «борьбы за существование и естественного подбора, что прогрессивная эволюция, совершенствование жизни шло своим» путем, безотносительно «и часто даже вопреки условиям борьбы и подбора»

Надлежит также обратить внимание на несоответствие учения о естественном отборе, будто бы сохраняющем лишь наиболее «совершенных», с действительностью, свидетельствующею о существовании в мире «регрессивных типов, фальши, лжи, именуемой миметизмом, и охраняемых все тем же подбором». Последнее обстоятельство не подложить сомнениям. Естественному отбору, совершенно безразлично с какими «типами» он имеет в данном случае дело, т.е., с «совершенными», или противоположными им... Для него имеет значение только одна сторона дела: в каком отношении к окружающей их «среде» стоят те или иные «типы»? Если между последними и первою – гармония, если те приспособляются к этой, они, так сказать, и получают разрешение существовать и наоборот: «типы», стоящие в дисгармонии с окружающими их внешними условиями, осуждаются естественным отбором на гибель. За правдивость этих положений говорят «сотни, тысячи фактов из мира растительного и животного». Притом, «и сам Ч. Дарвин» поставлен был в необходимость заявить, «что естественный подбор относится совершенно безразлично к явлениям совершенствования»... От чего же в таком случае последнее зависит? Где – его конечная причина, его источник? Не в «борьбе за существование», не в «естественном отборе», не в «приспособлении к среде», а в «самой жизни», в «ее внутренних психических силах». При ином представлении и понимании дела пришлось бы предоставить первое место в ряду совершеннейших существ «простейшим организмам и всему растительному миру», как несомненно «наделенным самыми высокими средствами приспособления к окружающему», – что, однако, было бы нелепостью, опровергаемою действительным положением вещей ...

Таковы выводы из закона Рише, делаемые г. Л.Б. Поповым. Отныне, – говорить последний, – «механический принцип должен быть сменен принципом психическим, как единой биологической силой, управляющей жизнью, всеми ее проявлениями» .

«Средства», к каким прибегаете «природа» (конечно, повинующаяся божественному голосу) «для того, чтобы поднимать все выше» и выше «живые существа по ступеням самоопределения», – читаем у авторитетного «патологоанатома Э. фон – Риндфлейша», – «заключаются в том, что это последнее подчиняется любви к ближнему. Каждая из миллиардов клеток», из каких состоит «высший организм, живет только при помощи других. Они живут только как органы одного тела и вне этой связи существование для них невозможно. Один для всех, все для одного – таков закон природы, таково самое высокое веление нравственности. к ближнему – это один из существеннейших «признаков жизни», это – «средство к достижению цели жизни» .

Таков голос новейшей естественнонаучной беспристрастной доктрины, совпадающий с голосом и всех прежних – новых и древних – здравых мыслителей. Еще язычник Марк Аврелий учил: «мы рождены для взаимной помощи, как ноги, руки, глаза, как верхняя и нижняя челюсти. Было бы противоестественно им вредить друг другу» ...

Словом, мы вправе сказать, что модное современное дарвино-спенсеро-нитцшевское (и К о) учение о человеческих взаимоотношениях, так или иначе устраняющее или обесценивающие элемент христианской любви, как начала всецело регулирующего эти отношения, есть болезненное явление. Оно не выдерживает прикосновения серьезной критики, притом, стоящей не на какой-либо чуждой ему (напр., богословской и проч.) почве, а на той же именно, на какой бесплодно пытается утвердиться и само оно. Это последнее обстоятельство, – что говорили мы раньше и что с особенным ударением подчеркиваем и теперь, – в высшей степени важно и многознаменательно. Своим огромным значением оно, – повторяем, – и побудило нас остановиться на вопросе, раскрываемом настоящей нашей речью... В самом деле, если б противникам чисто-христианской любви стали оппонировать христиане богословы-моралисты, берущие откровенное учение за исходную для себя точку и в качестве опоры, тогда первые, не признающее такого основания надежным и той исходной точки состоятельною, никогда не убедились бы доводами последних и считали бы себя непоколебленными в своих выводах и положениях. Если б, далее, с противниками истинно-христианской любви стали спорить философы-метафизики, представляя в ее защиту те или иные отвлеченные, чуждые эмпирического духа, доводы, то и в таком случае стороны не сговорились бы между собою, подобно тому, как не могут согласиться друг с другом в суждении об известном предмете лица, смотрящие на него – каждое – с различных точек, да, при том, еще и через искажающие действительность стекла (что, конечно, надлежит сказать о современных модных естественниках-моралистах)... Но раз противник побивается его же собственным оружием, – как именно в рассматриваемом нами случае, – тут и конец распрям и спорам. И честь представителям беспристрастной и не поверхностной естественно-научной доктрины, так или иначе помогающими делу обоснования и защиты христианских принципов!

Высокопросвещенное собрание! В конце прошлого XVIII столетия выступил с замечательною речью о «вечном мире» (известном показателе любви) такой колосс в философской области, каким был и остается Кант . С тех пор миновало более ста лет, известных многочисленными и кровопролитными войнами, своею наличностью громко говорящими о неукротимом человеческом эгоизме, о нежелании людей следовать божественной заповеди о любви... Мысль о вечном мире разбивалась печальною действительностью. Но вот в конце истекающего века снова раздается голос, призывающей людей к миру, к любви, – самый мощный в подлунном Мире голос Повелителя многомиллионного русского народа . Неужели и теперь не воспрянет человечество от глубокого эгоистического сна, неужели оно не сделает, по крайней мере, серьезной попытки к такому пробуждению? Неужели эгоизм вечно станет попирать права любви и господствовать в мире? Да не будет! И , и здравая естественнонаучная доктрина, здравый разум, как мы видели, ясно и категорически признают права только за любвеобильными отношениями людей друг к другу. Отсюда мы, как одаренные разумом существа, должны следовать туда, куда ведет нас это «око», отличающее человека от всего неразумного Мира. Стадии пути, по которому нам надлежит следовать, таковы: внесете духа истинной любви в отношения каждого из нас к самому себе, к своим собственным стремлетям, склонностям и обнаружениям, а затем – и в отношения к своим семьям. А после того, как будут пройдены нами эти две начальных стадии, прохождение остальных окажется делом сравнительно легким и безопасным, т.е., другими словами: при наличности истинно-христианской любви нашей к самим себе и к своим семьям, легко урегулируются и наши отношения – общественные и всякие другие; когда каждый будет носить мир в самом себе, тогда наступить и мир всеобщий...

Как бы, однако, мы ни отнеслись к христианской заповеди о любви, сама она со стороны своей основы и существа, как мы видели, остается незыблемою, не смотря на все усилия тех или иных лиц и направлений поколебать ее: и сниде дождь, и прийдоша реки, и возвеяша ветри, и нападоша на храмину..., и не падеся: основана была на камени . Антихристианские же учения приходят и приходят, уступая место новым, в свою очередь, также гибнущим и исчезающим по отсутствие в них внутренней силы и мощи: и сниде дождь, и прийдоша реки и возвеяша ветри, и опрошася храминг той, и падеся: и были разрушение ея велие .

Напр., Винклер, Бруно-Бауэр, Гаве, Вейгольдт... Чит. также о «конгрессе религий на всемирной выставке в Чикаго в 1893 г.». («Христ. Чт.» за 1898 г., июль; статья: «Христианство и буддизм на Западе»... Н. Н. Писаревскаго; стр. 5, 13, 14 и друг.) ...

Преимущественно могут быть названы труды: 1) проф. А.О. Гусева ["Нравственный идеал буддизма в его отношении к христианству». Спб. 1874г. Перу этого богослова принадлежит также несколько произведений, направленных против Толстого и проч.]; 2) И. Невзорова («Мораль стоицизма и христианское нравоучение». Казань. 1892г.); 3) о. А.П. Мальцева («Нравственная философия утилитаризма». Спб. 1897 г.); 4) проф. И. В. Попова («Естественный нравственный закон». Серг. Пос., 1897г.); 5) преосвящ. Антония (Храповицкаго) (различный его статьи); 6) преосвящ. Никанора (Бровковича) (напр., против Толстого о «христианском супружестве») и многих других (особенно в различных духовных журналах).

: ибо весь закон во едином словеси исполняется, во еже:, возлюбиши ближнего твоего, якоже себе. – Ср. Мате. ХХII, 35–40-.– I ак. II, 8. – Чит. также: Ioann. XIII, 34, 35.–1 Ioann. III, 11, 18, 23; IV, 7–9, 11, 12, 16, 20, 21; II, 10, 11. –– Коре. ХIII – -.– Колосс. III, 14–1 Тимое. I, 5-Евр. ХIII, 1...

Подробности см. в нашей статье: «Сущность христианского учения об отношениях человека к ближним» («Христ. Чт.» за 1897 г. Ноябрь; стр. 237–263).

Выражение проф. Лопатина (см. «Вопросы философии и психологии» Москва, 1890г., г. 1-й, кн. 3; статью: «Критика эмпирические начал нравственности»; стр. 103).

С их воззрениями и с оценкой последних всякий может познакомиться, напр., по цитированной выше книгой о. А.П. Мальцева [чит. также опыты, относящиеся к области истории этики: Gass’a Luthardt’a, Ziegler’a, Köstin’a, отчасти Jadl’a, Sidgwick’a и некеотор. друг.].

Все эти положения, касающиеся оценки утилитаристическаго учения, с большою подробностью раскрыты в цитированной книге проф. И.В. Попова, а в известной степени и у других исследователей: у о. А.II. Мальцева (цит. соч). и проч.; ср. книги В.С. Соловьева: отчасти «Критику отвлеченых начал» (Москва, 1880 г.) и «Оправдание добра » (Спб., 1899 г.)... С утилитаристами знакомят также (не всегда, впрочем, оценивающие их с надлежащим беспристрастием и более или менее правильно) исследования: Grote («An examination of the utilitarian philosophy»; Cambridge, 1870), Guyau ("La morale utilitaire»; Paris , 1874), Guyau («La morale anglaise contemporaine»; Paris, 1879. – В прошлом –1898-м г. – на русском яз. вышел «перевод Н. Южина»: «М. Гюйо. История и критика современных, английских учений о нравственности»; Спб.), Фулъе («Критика новейших систем морали» – русск. перевод Максимовой и Конради; Спб.. 1898 г.), Иодля («История этики в новой философии» – русск. перев. под редакцией В.С. Соловьева; Москва, т. II. 1898 г.), А. Смирнова («Английские моралисты. Историко-критическое обозрение главнейших теорий нравственности в английской философии от Бэкона и Гоббза до настоящего времени»: см. «Учения Записки Импер. Каз. Университета» ; 1876 г.) и весьма мног. другие, перечислять которых здесь не видим надобности.

Впрочем, отрицая первичность альтруистических чувств, утилитаристы все-таки признают начало любви моментом необходимым, желательным (хотя, как сказано, они и бессильны выяснить происхождение альтруизма из эгоизма, обязательность для человека следовать велениям первого предпочтительно пред велениями второго...) в интересах самого, проявляющего любовь к ближним, человека (см. сочинения Бэнтама, Дж. Ст. Милля). Отмечаем это обстоятельство в виду того, что у дальнейших моралистов, пришедших на помощь утилитаристам, вопрос о любви к ближним, как увидим, все более и более отступает на задний план, пока, наконец, совсем не исчезает с горизонта и пока не уступает места вопросу совсем противоположного характера. Таким образом, чем дальше идет время, темь больше и больше видим попыток поколебать основы евангельской заповеди о любви к ближним... Но, впрочем, об этом речь будет впереди.

Значение эволюционизма в данном случай отмечено у проф. И.В. Попова (к его книге и можно отослать читателей за подробностями; нам же нет надобности по этому случаю вдаваться в какие-либо частности, так как нас интересует здесь не утилитаризм, а эволюционизм и те крайние учения, какие на его основе, построены; поэтому, не останавливаясь на данном пункте, пойдём дальше...).

Английское „selection“, по мн4нт некоторых, более удобно и более правильно переводить по русский: «отбор», а не «подбор». – См. К. Тимирязева «Чарлз Дарвин и его учете» (изд. 4-е. Москва; 1898 г.): стр. 111.

Подробно познакомиться с этим учением можно как по сочиняем самого Дарвина, переведенным и на русский язык [см., напр., «Происхождение человека и половой подбор» – перев. под редакцией Благосветлова; Спб 1871 г... См. новый русск. перев. сочинений Дарвина, предпринятый К. Тимирязевым и друг. в I-IV том.], так и по различным русским исследованиям об этом английском ученом [чит. особ. Н.Я. Данилевского: «Дарвинизм. Критическое исследование» ; I, ч. 1–2, Спб. 1885 г.; т. II, Спб. 1389 г. – Чит. прекрасное «предисловие» (ко 2-му тому данного превосходного исследования Данилевского, к сожалению, преждевременно умершего) Н. Страхова (стр. 1–48). – Чит., между прочим, М. Гюйо: «История и критика современных английских учений о нравственности» (см. об этой книге выше: в 32-м примеч.); ч. 1, гл. IX, стр. 164–176, посвящ. специально «Дарвину»... Чит., между проч., К. Тимирязева цитов, в 35-м примеч. книгу. Особенно чит. многие «Научные письма» , так или иначе затрагивающие Дарвиново учение, помещавшиеся в различных №-х «Нового Времени» и принадлежащие талантливому мыслителю Эльбе [это – Лазарь Конст. Попов, автор многих сочинений, уже давно выдвинувших его вперед – как крупную величину, причем особенным его достоинством является его уменье излагать трудней положения и научные данные в общедоступной популярной форме. Говорим о нем с некоторою подробностью в виду того, что Дальше будем иметь с ним дело не раз. Некоторые сведения о нем в «Энциклопедии. Слов» Брокгауза-Ефрона: т. XXIV, полут. 48; Спб. 1898 г., стр. 562–563]. Чит., между прочим, Альфреда Фуллье «Критику нов. сист, мор.» (см. в 32-м наш. примеч.); стр. 13 и следующие...

См. «Основания науки о нравственности» – Герберта Спенсера – русск. перев. Спб. 1880 г. Глава XI: «Защита эгоизма против альтруизма» (стр. 234–250).