Какой момент евангельской истории. Евангельская история в красках

Эта река является символическим изображением духовной глубины и величия содержания Святого Евангелия.

Другой символ для четырех Евангелий Святые Отцы усматривали в таинственной колеснице, которую видел пророк Иезекииль у реки Ховарь. Она состояла из четырех животных, каждое из которых имело четыре лица: человека, льва, тельца и орла. Эти лица животных, взятые в отдельности, сделались символами для каждого из евангелистов.

Христианское искусство, начиная с пятого века, изображает Матфея с человеком или ангелом, так как ап. Матфей в своем Евангелии больше говорит о человеческом и мессианском характере Христа.

Евангелист Марк в иконографии изображается со львом, так как св. Марк в своем Евангелии повествует преимущественно о всемогуществе и царском достоинстве Иисуса Христа (лев – царь животных). Евангелист Лука изображается с тельцом, потому что св. Лука повествует преимущественно о первосвященническом служении Иисуса Христа (телец – жертвенное животное).

И, наконец, евангелист Иоанн изображается с орлом, ибо как орел подымается высоко над землей и проникает своим острым взором в глубокие дали, так и св. Иоанн Богослов, духовно подымаясь над всем земным и человеческим, преимущественно говорит в своем Евангелии о Христе как о Боге Слове, Второй Ипостаси Святой Троицы.

Евангелие от Матфея

Матфей, сын Алфея, был одним из двенадцати Апостолов, призванных Господом Иисусом Христом для проповеди Евангелия. Он носил также имя Левий и до призвания Господом был мытарем, т. е. сборщиком пошлин, в Капернауме.

Верный ученик Христов, Матфей был очевидцем многих чудес, совершенных Спасителем, и постоянным слушателем Его наставлений. После вознесения Иисуса Христа он проповедовал благую весть иудеям в Палестине и написал для них Евангелие на еврейском, точнее, арамейском языке. Об этом нам свидетельствует Папий, еп. Иерапольский, ученик ап. Иоанна Богослова.

Но первоначальный арамейский текст Евангелия от Матфея утерян, и до нас дошел только очень древний греческий перевод. Ученые предполагают, что на греческий язык с арамейского языка Евангелие было переведено самим евангелистом Матфеем.

Главная цель евангелиста – показать евреям, что Иисус Христос есть истинный Мессия, обещанный Богом избранному народу. С этой целью он приводит много пророчеств о Мессии из Священного Писания Ветхого Завета и говорит, что все они исполнились в Иисусе. Поэтому у ап. Матфея чаще, чем у других евангелистов, встречается выражение: «Да сбудется реченное пророком…».

Иудеи ожидали пришествия такого Мессии, который основал бы на земле могущественное царство и сделал бы евреев народом, господствующим в мире. В противовес этому узко земному пониманию ветхозаветных пророчеств о Мессии, евангелист Матфей проповедовал своим единоплеменникам подлинное Христово Царство, Царство духовное, сверхприродное, полагающее свое основание на земле и завершающееся на небе. Евангелие от Матфея написано около 50 года. Оно содержит 28 глав, начинается изложением родословной Христа от Авраама и заканчивается прощальной беседой Спасителя с апостолами на одной из гор Галилейских.

Евангелие от Марка

Евангелист Марк не принадлежал к числу двенадцати Апостолов Христовых и не ходил за Спасителем. Родом был он из Иерусалима и имел два имени: по римски прозывался Марком, а еврейское имя его было Иоанн. В был обращен ап. Петром, который называет его своим духовным сыном ().

Горя желанием распространять веру Христову среди язычников, св. Марк в 45 году вместе с апостолами Павлом и Варнавою, своим дядей, путешествует в Малую Азию, но в Памфилии он вынужден был проститься с апостолами и возвратился в Иерусалим ().

Евангелист Марк с юных лет становится преданным учеником ап. Петра, является постоянным спутником в его проповеднической деятельности и не расстается со своим учителем до самой его смерти в Риме. С 62-го года по 67-й год св. Марк вместе с ап. Петром находится в Риме. Римские христиане еще при первом их посещении ап. Петром просили его написать им книгу о жизни и учении Спасителя. В ответ на эту просьбу св. Марк изложил все, что слышал от ап. Петра о земной жизни Христа, в письменной форме, очень наглядно и живо. Об этом свидетельствует св. Климент, еп. Александрийский, следующим образом: «В то время, как Апостол Петр благовествовал в Риме, Марк, спутник его,., написал... Евангелие, именуемое Евангелием от Марка». А св. Папий, еп. Иерапольский, говорит: «Марк, истолкователь Апостола Петра, записал слова и деяния Иисусовы с точностью, но не по порядку». Этих свидетельств, восходящих ко второму веку, достаточно, чтобы не усомниться в принадлежности второго Евангелия св. Марку.

По всей вероятности, св. Марк писал Евангелие для христиан, обращенных из язычества и мало знакомых с историей и бытом еврейского народа. Поэтому в Евангелии очень мало ссылок на , но зато часто объясняются различные иудейские обычаи, описывается география Палестины, объясняются непонятные для римских христиан арамейские выражения.

Главная цель Евангелия – утвердить в обращенных язычниках веру в божественность Спасителя и показать им божественную власть Христа, Сына Божия, над всей тварью.

Евангелие св. Марка состоит из 16 глав. Оно начинается призывом св. Иоанна Крестителя к покаянию и заканчивается вознесением Господа нашего Иисуса Христа на небо и проповедь ю св. апостолов. У нас нет данных, чтобы с точностью определить время написания Евангелия от Марка. Во всяком случае, оно было написано позднее арамейского Евангелия ап. Матфея и, по всей вероятности, в пятидесятых годах, когда ап. Петр впервые посетил римских христиан.

Согласно древнему преданию, евангелист Марк был первым епископом Александрийской церкви и умер мученической .

Евангелие от Луки

Автором третьего Евангелия древняя единогласно называет апостола Луку. По свидетельству историка Евсевия (4 в.). Лука происходил из языческой семьи уроженцев Антиохии Сирийской. Он получил хорошее греческое образование и был по профессии врачом.

Уверовав во Христа, св. Лука становится ревностным учеником и постоянным спутником ап. Павла в его апостольских путешествиях. Он неотступно следует за своим учителем, разделяет с ним труды второго и третьего апостольского путешествия () и остается при нем во время пребывания ап. Павла под стражей в Кесарии и в Риме (; ). «Луку, врача возлюбленного», называет ап. Павел в числе своих сподвижников, которые были ему утешением во время римских уз ().

Под влиянием проповеди ап. Павла св. Лука пишет Евангелие, адресуя его к Феофилу (), человеку высокого общественного положения, обращенному в из язычников, и в его лице к христианским общинам, основанным св. Павлом, апостолом языков.

Желая дать христианам из язычников твердое основание того учения, в котором они были наставлены ап. Павлом, св. Лука ставит себе целью: 1) передать уверовавшим», по тщательном исследовании» и «по порядку», слова и дела Спасителя и 2) укрепить этим повествованием веру в Спасителя мира.

Источниками для написания Евангелия св. Луке послужили, как говорит он сам, рассказы живых лиц», бывших с самого начала очевидцами и служителями Слова» (). С ними он встречался в обществе ап. Павла – и в Иерусалиме, и в Кесарии. В основе евангельского повествования о рождестве и детских годах Иисуса Христа (гл. 1 и 2) лежит, по-видимому, записанное на арамейском языке Священное Предание, в котором слышится еще голос Самой Девы Марии. Но существует и другое предание, которое говорит, что св. Лука сам встречался с Божией Матерью, слышал от Нее рассказы о Господе и написал первую икону Святой Девы с Младенцем Иисусом на руках.

Кроме того, при написании своего Евангелия св. Лука пользовался и ранее написанными Евангелиями Матфея и Марка.

Помимо Евангелия святой Лука написал еще и книгу «Деяния Святых Апостолов». В обоих этих творениях обнаруживается талантливая рука историка, который при необычайной точности и сжатости повествования умел давать картинное и притом исторически обоснованное повествование. Но надо не забывать, что на всем повествовании Луки и на самом языке его лежит отпечаток мысли и речи ап. Павла.

Евангелие св. Луки состоит из 24 глав. Оно начинается событиями, предшествовавшими рождению Иисуса Христа, и заканчивается вознесением Господа на небо.

Евангелие от Иоанна

Апостол Иоанн Богослов, младший брат ап. Иакова, был сыном рыболова Заведея и Соломии. Родился Иоанн на берегах Галилейского озера. В юности своей он помогал отцу ловить рыбу, но затем ушел на Иордан к св. Иоанну Крестителю и стал его учеником. Когда же на берегах Иордана появился Спаситель, Иоанн всей душой полюбил Мессию, стал Его верным и любимым учеником и никогда не расставался с Ним до дня Его вознесения на небо. После смерти Спасителя св. апостол принял Божию Матерь в свой дом и заботился о Ней до самого Ее успения. Затем, вероятно, после смерти ап. Павла, Иоанн Богослов с проповеднической целью переселяется в город Ефес, который после разрушения Иерусалима сделался центром христианской Церкви на Востоке. Там воспитал он будущих епископов: Папия Иерапольского , Поликарпа Смирнского .

При императоре Домициане он был сослан на остров Патмос, где в видениях Господь показал ему будущие судьбы мира. Все эти видения он записал в книгу, которая называется «Откровение», или «Апокалипсис». Только при императоре Нерве св. апостол смог возвратиться из ссылки в Ефес.

Имея в лице ап. Иоанна одного из ближайших свидетелей и очевидцев «служения Слова», христиане Ефеса стали просить его, чтобы он описал им земную жизнь Христа Спасителя. Когда они принесли Иоанну книги первых трех евангелистов, то он одобрил эти книги и похвалил евангелистов за их искренность и правдивость повествования. Но при этом он заметил, что три евангелиста больше обращают внимание на человеческую природу Христа. Апостол Иоанн сказал своим последователям, что при повествовании о Христе, пришедшем в мир во плоти, необходимо больше говорить о Его Божестве, так как иначе люди с течением времени начнут судить и думать о Христе лишь по тому, чем Он явился в земной жизни.

Поэтому ап. Иоанн начинает свое Евангелие не с изложения событий из человеческой жизни Христа, а прежде всего указывает на Его предвечное существование с Богом Отцом. Воплотившийся Христос есть Вторая Ипостась Святой Троицы, Божественное Слово (Логос), посредством Которого произошло все существующее ().

Таким образом, цель написания Евангелия можно выразить словами самого же евангелиста, обращенными к ефесским христианам: «Сие же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его» () Этим самым евангелист желает оградить христиан от распространяющихся в Малой Азии ересей (Керинфа, Евионитов, Николаитов), отрицавших Божественную природу Спасителя.

Дополняя синоптиков, св. Иоанн описывает преимущественно деятельность Христа в Иудее, подробно рассказывает о посещениях Им Иерусалима по большим праздникам. Написано Евангелие в девяностые годы первого века, незадолго до смерти св. апостола. Евангелие св. Иоанна Богослова состоит из 21 главы. Оно заканчивается повествованием о явлении воскресшего Господа ученикам на Галилейском озере.

2. Евангелие – Книга Жизни

Приступая к изучению Евангельской истории, надо помнить, что знание Священной истории необходимо каждому христианину, но еще более пастырю Церкви Христовой, для которого Слово Божие и служение Ему есть его жизнь.

Мы должны знать, что Христос не мифологическая, а вполне реальная, историческая Личность, совершившая на земле великое дело Искупления человеческого рода, какое не мог совершить ни до Него, ни после Него никто из смертных.

Он жил среди людей, ходил по этой земле, имел своих последователей, посещал города и селения Палестины с проповедь ю, был гоним врагами, пострадал на кресте, умер позорной смертью, воскрес во славе, вознесся на небо и пребывает в Церкви Своей – «во все дни до скончания века» ().

Мы должны хорошо знать географию Палестины, историческую обстановку того времени, когда жил Христос, интересоваться археологическими находками, подтверждающими истинность евангельского повествования, – все это необходимо знать будущему богослову, так как Евангельская история – это фон, на котором изучается богословие.

Но, изучая Священную историю, надо избегать крайностей, надо помнить, что одно историческое голое знание не имеет существенного значения в деле веры, в деле нашего спасения. Если мы, например, увлечемся только выяснением даты рождества Христова и подробностями Его земной жизни, но без веры во Христа, то мы, разумеется, приобретем много исторических сведений, но сердце наше останется безразличным к спасению. Не так ли поступают и атеисты? Какая же тогда будет разница между так называемым м, интересующимся жизнью Христа без веры в Него, и атеистом, изучающим христианство? Разумеется, никакой.

Евангельские исторические события имеют для нас существенное значение только в том случае, если они воспринимаются через верующее сердце, через веру во Христа как Богочеловека, Сына Божия, Спасителя мира. Только так, только через веру во Христа, или, лучше сказать, в свете Христовом, мы должны воспринимать Священную Евангельскую историю.

Каждое Евангельское слово, каждое священное событие должно восприниматься и осознаваться нашим разумом через основной смысл Евангелия, через «горнило нашей веры». Тогда евангельские события заживут в нашем сердце. Тогда образ Христа станет близким и дорогим нашему духу, тогда Святое Евангелие станет для нас Книгой Жизни, ведущей нас ко спасению.

И действительно, никакая книга на земле по своему содержанию и действию на человеческую душу не может сравниться с Евангелием, ни тем более заменить его. Как говорил Спурджон, «Евангелие есть Слово, превосходящее все человеческие речи. Писаний выше всех произведений пера, неподражаемое творение Святого Духа; оно пригодно для всех мест, времен и стран, для всех народностей, сословий и лиц. Евангелие – это Книга книг, источник вечной жизни (), спасения (; ) и утешение для несчастных и страждущих. Это – книга, не имеющая на земле себе подобной, содержание которой, как взор Самого Бога, проникало бы в глубину души каждого человека, которая во всем до единого слова содержала бы истину, была бы мудрее всех сводов законов, назидательней всех поучений, прекраснее поэзии всего мира, и трогала бы человеческое сердце, как нежный голос любящей матери. Евангелие – это дивный неземной свет, озаряющий наше духовное существо сильнее солнца (); это – дыхание Вечного, пробуждающее в душе счастливого человека, среди всех земных наслаждений, вздох о лучшем и высшем, тоску по его небесной родине; это – веяние Святого Духа – Утешителя, наполняющее душу страдальца неизреченным блаженством среди тяжелых жизненных невзгод».

Но чтобы Евангелие благодатно действовало на наш ум и сердце, чтобы эта преблагословенная живая Книга живого Бога помогала нам бороться со злом в этом мире, нам надо полюбить ее и иметь глубокое благоговение к этой святыне.

Чтение Св. Евангелия мы должны сделать ежедневной нашей потребностью. Но читать надо с молитвенным настроением, ибо читать Евангелие – значит беседовать с Богом.

Не читайте Евангелия... с целью подвергнуть его сухой критике нашего ограниченного рассудка, не читайте его поэтическим воображением, но читайте его совестью, ища увидеть непогрешимую святую истину, чтобы заповеди евангельские одухотворили все ваше существо. Евангелие – Книга жизни, и читать ее надо делами. Позднее вы можете приложить к Евангелию и мерку здравой критики... Но во имя этой Святой Книги, не имеющей себе равной между книгами всего мира – произведениями человечества, во имя ее безмерной духовной высоты и божественной мудрости, которыми веет на вас с каждой страницы ее, мы просим вас прочесть Евангелие сначала только простым разумом и совестью. Читаемая так, Книга «глаголов жизни вечной» заставит трепетать вашу совесть перед добром, перед высокой прекрасной моралью Евангелия; вы подчинитесь духу, живущему в Евангелии, прикоснетесь к живому Христу и почувствуете благодатную «силу, исходящую» со святых строк и целящую, как исцелила кровоточивую риза Господня, ваши душевные раны. Эта Книга вызовет у вас крик восторга и слезы отрады, и вы закроете ее, умиленные и восхищенные...

Пусть эта книга священная Спутница вам неизменная Будет везде и всегда.

Пусть эта книга спасения

Вам подает утешение

В годы борьбы и труда.

В грусти юдоли земной.

Пусть в ваше сердце вливаются, –

И небеса сочетаются

С чистою вашей душой.

К. Р. (Великий князь Константин Романов)

3. Путь на Страсти

Место и Время.

О последнем пути Христа Спасителя из Галилеи в Иерусалим говорят все три синоптика. В Мф 19-20, Мк 10 упоминается прохождение Господа Заиорданскою страною или Переею, областью, которая лежала на восток от Иордана. В Мк (10:1), текст которого дошел до нас в нескольких разночтениях, Заиорданская страна упоминается наряду с Иудеею. В Мф 19 правильный перевод ст. 1 был бы «…пришел в пределы Иудейские за Иорданом». При этом, если исцеление Иерихонского слепца (Мк 10:46- 52, Лк 18:35-43, не одного, а двух по Мф 20:29-34) совершилось уже в пределах Иудеи в собственном смысле, мы не можем с точностью установить, относятся ли другие эпизоды к Перее, или к Иудее, говоря точнее: когда Господь перешел из Переи в Иудею. Ясно одно: путь Господа ведет в Иудею, с полною точностью - в Иерусалим. Перею Он проходит, избегая Самарию, лежавшую на запад от Иордана, между Галилеею и Иудеею, направляясь в Иерусалим. Косвенно, к пути Христову - еще в пределах Галилеи - могут относиться и такие указания первых двух Евангелистов, как Мк 9:30, 33, Мф 17:22-24: Господь проходит через Галилею и, проходя, достигает Капернаума. В плане Лк параллельный отрывок (9: 43-50) не входит в повествование о пути, но в нем нет и упоминания Капернаума. Неизбежность пути вытекает и из явления Мессии, как Мессии страдающего. Страдания Мессии - в Иерусалиме, куда Ему и надлежит идти (с полною ясностью: Мф 16:21).

С особым вниманием и ясностью, не допускающею перетолкования, повествует о пути Евангелист Лука. Пути Христову из Галилеи в Иерусалим в Третьем Евангелии посвящен большой отрывок (9:51-19:28). Указания вступительное (9:51) и заключительное (19:28) подкрепляются повторными напоминаниями на протяжении всего отрывка, (ср. 9:52, 57, 10:1, 38, 13:22, 14:25; 17:11; 18:31-35, 19:1, 11). В построении Лк, отрывок, содержащий повествование о пути, представляет самостоятельную часть, превышающую по объему другие части.

Для того, чтобы составить себе представление о топографии и хронологии пути, надо ясно помнить его цель. Выше было отмечено, что цель пути (9:51), есть вознесение и явление славы. Но вознесение, как конечная цель, предполагает ближайшую цель. И эта ближайшая цель есть Страсти. Путь Христов есть путь на страсти. Это подтверждается отдельными указаниями, повторяющимися по мере приближения к Иерусалиму все с большею и большею настойчивостью (ср. 12:49-50, 13:31-35, 17:25). Особое значение имеет притча о минах (19:12-27), сказанная в Иерихоне накануне Торжественного Входа. Окружающие Господа ждали немедленного явления Царства, и Господь отвечает на их ожидание притчею о человеке высокого рода, которому прежде утверждения в царстве надлежит еще отправиться в далекую страну. Понимание пути Христова, как пути на Страсти, не позволяет видеть в отрывке Лк 9:51-19:28 повествования о повторных путешествиях Христовых, как это часто проводится в попытках научного построения евангельской истории. Коль скоро была поставлена цель, путь Христов в Иерусалим мог быть только однократным. Он не допускал отклонений.

Какие части Палестины прошел Господь во время Своего пути? О прохождении Его через Перею свидетельствуют, как мы видели, первые два синоптика (Мф 19:1, Мк 10:1). В Лк в параллельном отрывке Перея не упоминается. Сопоставление Лк с первыми двумя синоптиками позволяет относить к Перее часть эпизодов, составляющих содержание гл. 18 (18-30?). При условии однократного пути, прохождением через Перею исключается путь через Самарию. В Лк повествование о пути открывается эпизодом 9:51-56. Самарянское селение, куда Господь перед Своим лицом отправил вестников для приготовления пути, отказалось Его принять, потому что жители увидели в Нем паломника. Случай не был исключительным. Будучи враждебны иудеям (ср. Ин 4:9), самаряне чинили препятствия иудейским паломникам, проходившим через Самарию. Господь останавливает гнев Иакова и Иоанна и направляет путь «в другое селение». Из того, что только что было сказано, с несомненностью вытекает, что «другое селение» не было самарянское, иначе говоря, отказ самарянского селения побудил Господа изменить первоначальное намерение и отступить от намеченного маршрута. За исключением южной части Самарии, где благовестие Христово было с любовью принято в начале галилейского периода Его служения (Ин 4), Самария, как целое, оказалась не затронутою Его проповедью. Распространение Христианства в Самарии совершилось в начале Апостольского Века трудами Филиппа, одного из Семи (Деян 8), после убиения Стефана. Большую часть эпизодов, принадлежащих в Лк к повествованию о пути, надо относить к прохождению Господа через города и села Галилеи. Это вытекает из таких указаний, как 13:32-33 (область Ирода, тетрарха Галилеи) и XVII, 11 (путь между Самариею и Галилеею, по всей вероятности, на территории Галилеи по направлению к Иордану, т. е. с запада на восток). К Галилее, в частности, к Капернауму, представляется возможным отнести большой отрывок Лк 11:14-13:9. Отрывок составляет одно целое, но не содержит указаний места и времени. Тем не менее, вступительный эпизод, исцеление бесноватого, приписываемое недоброжелателями силе Вельзевула, князя бесовского (11:14-15 и слл.), возвращая нас к нареканиям книжников Мк 3:22 и слл., дает исходные точки для локализации отрывка. В контексте Мк (ср. 1:21, 23, 2:1, должно быть, 3:1) нарекания книжников должны были иметь место в Капернауме. Как уже было указано, пребывание Господа в Капернауме после исповедания Петра и Преображения, упоминаемое в Мф (17:24 и слл.), и Мк (9:33 и слл.), может относиться к пути. Что путь Христов лежал через Капернаум, косвенно подтверждается и пророческим обличением Лк 10:15. Наряду с Капернаумом обличаются и другие непокорные города (ср. весь отрывок 10:10-15). Обличение городов составляет часть наставлений Семидесяти, которых Господь в начале пути нарочито поставляет и посылает «пред лицом Своим во всякий город и место, куда Сам хотел идти» (10:1). Обличение предполагает отвержение Семидесяти в галилейских городах. Иначе говоря, миссия Семидесяти должна была захватить и галилейские города, во всяком случае, некоторые. Но Семьдесят предваряли путь Христов, надо думать, так же точно, как те вестники, которые были отправлены Господом в самарянское селение. Пророческое обличение может относиться к противлению галилейских городов не только благовестию Семидесяти, но и слову Самого Господа на Его пути в Иерусалим. Этот путь начинался в Галилее. В основном топография пути ясна: начинаясь в Галилее и минуя Самарию, он приводил Господа в Иудею заиорданскою страною.

Остается вопрос о согласовании - и в этой части евангельской истории - синоптиков и Ин. Речь идет об отрывке Ин 7-10. Отрывок относится к Иерусалиму. Отсутствие внутренних граней и, наоборот, очень четкая грань 10:40-42, которою отрывок заканчивается, позволяет говорить не о нескольких кратковременных, но об одном продолжительном пребывании Христовом в иудейской столице. К какому моменту евангельской истории может быть отнесено это пребывание? Прежде всего, не подлежит сомнению, что это пребывание Господа в Иерусалиме не было Его последним посещением святого города. О Торжественном Входе в Ин повествуется только в гл. 12. С другой стороны, совершенно несомненно, что отрывок Ин 7-10 не может относиться и к галилейскому периоду общественного служения Христова. В контексте Евангелия, отрывок стоит после насыщения пяти тысяч (Ин 6 = Лк 9:10-17). Его естественно мыслить и после перелома евангельской истории. Беседа о Хлебе Животном вызывает соблазн иудеев и отпадение некоторых учеников (Ин 6:59-66). На вопрос, обращенный к Двенадцати, не хотят ли и они отойти, Петр отвечает исповеданием (67-69): «…мы уверовали и познали, что Ты - Святый Божий». Русский перевод: Христос, Сын Бога Живого есть наименование Мессии. «Уверовали и познали» - по самому смыслу греческих перфектных форм, звучит, как ссылка на убеждение, к которому пришли апостолы, и которое прочно укоренилось в их сознании. Исповедание Петра Ин 6:69 естественно понимать, таким образом, как повторное. Синоптическое исповедание им предполагается. Тем самым, определяется хронология отрывка Ин 7-10-пока в общих чертах: после явления Мессии и до Торжественного Входа. В хронологии синоптиков на этот период времени падает путь на Страсти. Мы видели, что путь на Страсти мог быть только однократный. К этому можно добавить: он не допускал и длительных перерывов и остановок. Единственное исключение можно мыслить в начале. В Лк 10:17 повествуется о возвращении Семидесяти с отчетом о выполнении возложенного на них поручения. Это поручение предполагало некоторый промежуток времени. Можно думать, что встреча произошла в условленном месте. Что делали Господь и Двенадцать во время миссии Семидесяти? Лк об этом молчит. Ответ может быть почерпнут из Ин, если мы: поставим отрывок Ин 7-10 в Лк 10 между стт. 16 и 17. Во время миссии Семидесяти Господь, и с Ним Двенадцать, ходили в Иерусалим. Таким образом, согласование синоптиков и Ин оказывается не только возможным - в этих частях, как и в других, - но и существенно дополняет наши сведения об этом периоде евангельской истории.

Следы отлучки Господа в Иерусалим перед началом пути можно найти и в Лк К этому моменту относится отрывок Лк 10:38-42, повествующий о пребывании Господа в доме Марфы и Марии. Из Ин 11:1 вытекает, что селение Марфы и Марии была Вифания, расположенная стадиях в пятнадцати (около 2,5 километров) от Иерусалима (Ин 11:18). Трудно допустить, чтобы Господь был в Вифании и не был в Иерусалиме, и столь же не представимо, как мы это не раз уже отмечали, чтобы Господь достиг цели пути и снова возвратился в Галилею. Очевидно, в рамках Лк для эпизода 10:38-42 места нет, и указание ст. 38: «в продолжение, пути их», в случае буквального понимания, создавало бы непреодолимые трудности. Эти трудности устраняются, если мы относим эпизод Лк 10:38-42 к посещению Господом Иерусалима перед началом пути. Евангелист Лука, обходя молчанием это посещение подобно тому, как он обошел и другие, дал место эпизоду в доме Марфы и Марии ради того внутреннего смысла, который в нем раскрывается и поместил его приблизительно в то время, к которому он относится.

Хронологически, путешествие Господа в Иерусалим в Ин 7-10 определяется теми вехами, которые даны в самом отрывке. Прибытие Господа в Иерусалим относится к празднику Кущей (Ин 7:2, 8-11, 14, 37 и слл.), который совершался, по нашему счету времени. в конце сентября - начале октября. Из Ин 10:22 мы видим, что Господь оставался в Иерусалиме до праздника Обновления, приходившегося в половине декабря, когда враждебное отношение иудеев заставило Его уйти в заиорданскую страну (10:39-40). Таким образом, содержание Ин 7-10 занимает промежуток времени от конца сентября - начала октября до половины декабря. Для построения хронологии евангельской истории этот вывод имеет большое значение. Но достигнутое нами согласование синоптиков и Ин имеет предварительный характер.

Если мы допустим, что весь отрывок 7-10 умещается в Лк 10 между стт. 16 и 17, мы должны допустить и то, что Господь из Переи (ср. Ин 10:40-42) в непродолжительном времени возвратился в Галилею. Евангелист Иоанн, проходя молчанием возвращение Господа в Галилею, повествует в гл. 11 о воскрешении Лазаря. Событие происходит в Вифании, в ближайших окрестностях Иерусалима (11:1, 18 и слл.). Известие о болезни Лазаря до Господа доходит вне Иудеи (Ин 11:6-7). Где именно? На этот вопрос Евангелист ответа не дает. Галилея не исключена. Но молчание Евангелиста, естественно, направляет внимание читателя к последнему топографическому указанию 10:40. Это указание относится к. Перее. В Перее Господь был в конце пути. По сопоставлению с Мф и Мк мы отнесли к Перее отрывок Лк 18:18-30 (с большею или меньшею приближенностью). Если бы воскрешение Лазаря относилось к этому времени, мы были бы вынуждены допустить, что Господь в конце пути из Переи отлучался в Вифанию, оттуда скрылся на некоторое время в Ефраим, город близ пустыни (Ин 11:54) и только после этого - с возвращением или без возвращения в Перею - продолжал Свой путь в Иерусалим через Иерихон (Лк 18:35-19:28, Мф 20:29-34, Мк 10:46-52) и Вифанию (Лк 19:29 и слл., Мк 11:1 и слл., ср. Ин 12:1 и слл.). Однако, это согласование представляло бы ту трудность, что предполагало бы; длительный перерыв в самом конце пути Христова, при том такой, во время которого Господь, направлявший Свой путь в Иерусалим, оказался бы в ближайших окрестностях иудейской столицы. Нужно признать, что для такого перерыва; невероятного по существу, нет и места в хронологических рамках Лк Остается предположить, что Господь не успел еще возвратиться из Переи в Галилею, когда был вызван к умирающему Лазарю. Тем самым, отлучка Господа из Галилеи, к которой относится отрывок Ин 7-10, естественно, распространяется и на отрывок Ин 11:1-54. и евангельские тексты, относящиеся к пути на Страсти, располагаются в следующем порядке: Лк 10:1-16, Ин 7:1-11:54, Лк 10:17-19:28 (с поправкою, предложенною выше, относительно Лк 10:38-42, и с привлечением параллелей из Мф 19-20 и Мк 10).

Проделанный анализ заставляет нас заключить, что человеческая культура обречена на непрерывное сокрытие своего собственного происхождения из коллективного насилия. Такое понимание культуры позволяет выделить и понять как сами последовательные стадии культурного комплекса, так и переход от предыдущей стадии к последующей - переход через посредство кризиса аналогичного тем, следы которых мы находим в мифах и следы которых мы находим в истории в те эпохи, когда гонения нарастают.

Именно в периоды кризиса и диффузного насилия грозит распространиться подрывное знание, но всякий раз оно само падает жертвой виктимных или квазивиктимных перестроек культуры, происходящих при пароксизмах беспорядка.

Эта модель остается действенной и для нашего общества - она даже более действенна, чем всегда, - и однако ее недостаточно, чтобы объяснить то, что мы называем нашей историей. Наша дешифровка гонительских репрезентаций внутри нашей собственной истории (даже если завтра она не будет распространена на всю мифологию) уже является крупным поражением культурного сокрытия - поражением, которое могло бы очень быстро превратиться в разгром. Либо куль тура совсем не то, что я о ней говорю, либо питающая ее сила сокрытия в нашей вселенной сочетается с некоей второй силой, которая противодействует первой и стремится разоблачить незапамятную ложь.

Эта сила разоблачения37 существует, и мы все знаем, что она существует, но вместо того, чтобы видеть в ней то, о чем я говорю, большинство из нас, напротив, видит в ней главную силу сокрытия. Это самое большое недоразумение нашей культуры, и оно неизбежно рассеется, если мы наконец признаем в мифологиях максимум той самой гонительской иллюзии, чьи ослабленные эффекты мы уже дешифруем внутри нашей собственной истории.

Эту разоблачительную силу образует Библия как ее определяют христиане - то есть соединение Ветхого и Нового Заветов. Именно она позволила нам дешифровать те гонительские репрезентации, которые мы уже научились дешифровывать, и она же в эту самую минуту учит нас дешифровывать все остальные - то есть всю религию в ее целостности. На этот раз победа будет настолько решительной, что приведет к разоблачению и самой той силы, которая стала причиной этой победы. Евангелия разоблачат сами себя как универсальная разоблачающая сила.

Однако на протяжении столетий все самые влиятельные мыслители твердят нам, что Евангелия - такой же миф, как и все остальные, и они сумели убедить в этом большинство людей. Действительно, в центре Евангелий стоят страдания Христа - то есть та же самая драма, что и во всех мировых мифологиях. Как я попытался показать, точно так же обстоит дело со всеми мифами вообще. Подобная драма всегда нужна, чтобы порождать новые мифы - то есть чтобы представлять ее самое в перспективе гонителей. Но эта же самая драма нужна и для того, чтобы представить ее в перспективе жертвы, твердо решившей отвергнуть гонительские ил люзии, - то есть эта же самая драма нужна, чтобы породить тот единственный текст, который может положить конец всякой мифологии.

Чтобы завершить это грандиозное предприятие, которое действительно завершается на наших с вами глазах, которое вот-вот навсегда разрушит правдоподобность мифологической репрезентации, нужно противопоставить силе этой репрезентации (а эта сила весьма реальна, раз она ис- покон веков удерживает человечество под своей властью) еще большую силу - силу правдивой репрезентации.

Нужно, чтобы репрезентируемое событие было тем же самым - иначе Евангелия не смогли бы опровергнуть и дискредитировать пункт за пунктом все характерные для мифологий иллюзии, которые одновременно являются и иллюзиями участников Страстей38.

Мы прекрасно видим, что Евангелия отвергают гонение. Но мы не догадываемся, что, отвергая его, они демонтируют его механизм - и тем самым человеческую религию как целое и происходящие из нее культуры. Все символические устои, которые сейчас зашатались вокруг нас, - это неузнанный нами плод гонительской репрезентации. Сейчас хватка этих форм разжимается, их способность внушать иллюзии слабеет именно потому, что мы всё лучше выявляем механизмы козла отпущения, на которых эти формы держатся. Однажды выявленные, эти механизмы перестают работать; мы всё меньше верим в виновность жертв, которая требуется для работы этих механизмов, а лишенные поддерживающей их пищи институты, происходящие из этих механизмов, один за другим рушатся вокруг нас. Сознаем мы это или нет, но отвечают за это разрушение Евангелия. Попытаемся это показать.

Изучая рассказ о Страстях, поражаешься той роли, какую играют в нем цитаты из Ветхого Завета, в особенности из Псалмов. Первые христиане относились к этим ссылкам серьезно, и на протяжении всех Средних веков так называемая «аллегорическая» или «фигуральная» интерпретация служила более или менее удачным продолжением и расширением этой новозаветной практики. Современные критики, как правило, не видят здесь ничего интересного - и они глубоко ошибаются. Они считают, что эти цитаты введены с риторической или тактической целью: евангелисты предлагают сильную теологическую инновацию и свои нововведения хотят сделать более респектабельными, укрыв их по возможности престижем Ветхого Завета; пытаясь сгладить неслыханность безмерного прославления Иисуса, они помещают свои слова под покров авторитетных текстов.

Действительно, может показаться, что Евангелия чрезмерно подчеркивают пассажи псалмов, а иногда даже обрывки фраз, настолько (казалось бы) малоинтересные сами по себе и настолько плоские, что их присутствие в евангельском тексте, на наш взгляд, их собственным смыслом не оправдано.

Какой мы, например, должны сделать вывод, когда Иоанн (15,25) торжественно приводит по поводу осуждения Иисуса такую вот фразу: «возненавидели Меня без причины» (Пс 34, 19*39)? И евангелист на этом сближении настаивает. Он сообщает нам, что враждебное сборище, участвующее в Страстях, собралось, «да сбудется слово, написанное в законе». Неловкость этой стереотипной формулы усиливает наши подозрения. Разумеется, есть несомненная связь между этим псалмом и тем, как Евангелия рассказывают о смерти Иисуса, но фраза эта так банальна, ее применение так очевидно, что мы не понимаем, зачем ее подчеркивать.

Такое же впечатление на нас производят слова Иисуса у Луки: «...должно исполниться на Мне и сему написанному: и к злодеям причтен» (Лк 22, 38; Мк 15, 28). На этот раз цитата взята не из псалма, а из 53-й главы Исайи. Какой глубокой мысли могут соответствовать ссылки такого типа? Мы этого не видим и потому приписываем евангелистам те заурядные мотивы, которыми полон наш собственный мир.

На самом же деле, эти две короткие фразы весьма интересны и сами по себе и по отношению к рассказу о Страстях, но чтобы это понять, нужно понять, что в Страстях решается участь господства гонительской репрезентации над всем человечеством. В этих фразах, по видимости слишком банальных, чтобы иметь хоть какое-то значение, сформулирован просто-напросто отказ от магической каузальности и отказ от стереотипных обвинений. Это отказ от всего, что гонительские толпы принимают с закрытыми глазами. Именно так все фиванцы без раздумий соглашались с предположением, будто Эдип виновен в чуме, поскольку совершил инцест; именно так египтяне бросили в темницу несчастного Иосифа, поверив россказням стареющей соблазнительницы, вцепившейся в добычу. Настоящие египтяне только так себя и ведут, а в плане мифологии мы все остаемся настоящими египтянами, особенно если вспомнить Фрейда, который искал в Египте истину иудаизма. Модные сейчас теории все остаются языческими в своей приверженности к отцеубийству, инцесту и т. п., в своей слепоте по отношению к лживости стереотипных обвинений. Мы очень отстаем от Евангелий и даже от Книги Бытия.

Толпа из Страстей тоже сразу соглашается со смутными обвинениями, выдвинутыми против Иисуса. В их глазах Иисус стал той самой причиной, допускающей коррективное вмешательство у каким в данном случае служит распятие, - причиной, которую все любители магического мышления кидаются искать при малейшем признаке беспорядка в их маленьком мирке.

Две наши цитаты подчеркивают непрерывность между толпой Страстей и гонительскими толпами, уже заклеймен ными в псалмах. Ни Евангелия, ни Псалтырь не разделяют жестоких иллюзий этих толп. Обе цитаты пресекают всякое мифологическое объяснение. Они выкорчевывают это дерево, так как виновность жертвы - главная пружина виктимного механизма. При этом мы не должны путать евангельское устранение мифологической виновности жертвы с ее видимым отсутствием в эволюционно поздних мифах, которые обрабытывают или утаивают сцену убийства: евангельское искоренение по сравнению с мифологическими уловками в стиле Бальдра или куретов - это то же самое, что полное удаление опухоли по сравнению с «магнетическими» пассами деревенского знахаря.

Гонители всегда верят в правоту своего дела, но на самом деле они возненавидели без причины. Отсутствие причины в обвинении - вот то, чего гонители никогда не видят. Поэтому сначала нужно разобраться именно с этой их иллюзией, чтобы вытащить всех этих несчастных из их невидимой тюрьмы, из того темного подполья, в котором они томятся и которое принимают за самый великолепный дворец.

Для этого беспрецендентного дела Евангелий, то есть для отмены, упразднения, аннулирования гонительской репрезентации, Ветхий Завет служит неистощимым источником законных ссылок. Новый Завет говорит о своей зависимости от Ветхого и ссылается на него с полным на то основанием: оба они участвуют в одном деле. Инициатива исходит от Ветхого, но только Новый Завет доводит ее до конца и завершает решительным и окончательным образом.

В покаянных, прежде всего, псалмах мы видим, что слово дается не гонителям, а жертвам, не тем, кто творит историю, а тем, кто ее претерпевает. Жертвы не просто говорят, но кричат во весь голос в самый момент гонений, когда окружившие их враги готовятся их поразить. Иногда эти враги еще сохраняют животный, чудовищный облик, какой они имели в мифах, - это свора собак, стада быков, «сильные звери Басаана» (Пс 22,13). И однако эти тексты порывают с мифологией, как прекрасно показал Раймунд Швагер: они все сильнее отвергают сакральную амбивалентность, возвращают жертве ее человечность и разоблачают произвольность обращенного против нее насилия40.

Та жертва, которая говорит в псалмах, конечно же, кажется не слишком «моральной», недостаточно «евангелической» апостолам нашей современности. Наши гуманисты смущены и шокированы. Ведь этот несчастный тем, кто его ненавидит, чаще всего отвечает ненавистью же. Поэтому мы сетуем на эскалацию насилия и бессильной злобы (ressenti- ment), «столь характерной для Ветхого Завета». Мы привыкли здесь видеть особенно ясный симптом печально известной злобности Бога Израиля. Вслед за Ницше мы привыкли находить в этих псалмах изобретение всех дурных чувств, которыми мы заражены, - самоуничижение и бессильную злобу. Этим злобным псалмам мы охотно противопоставляем прекрасную ясность мифологий, особенно греческой и германской. Действительно, сильные своей правотой, убежденные, что их жертва действительно виновна, гонители не имеют причин терять невозмутимость.

В псалмах жертва раздражает, это правда. Она даже вызывает досаду по сравнению, например, с Эдипом, которому хватает хорошего вкуса, чтобы воссоединиться с великолепной классической гармонией. Посмотрите, с каким искусством, с какой тонкостью в выбранный им самим момент он занимается самокритикой. Он вносит в нее энтузиазм пациента на психоаналитической кушетке или старого большевика на московском процессе. Он и впрямь служит моделью для предельного конформизма современности, образующего единое целое с громокипящим авангардизмом. Наши интеллектуалы так стремятся в рабство, что сталинизиро- вались в своих кружках еще до того, как появился сталинизм. Поэтому стоит ли удивляться, что они прождали больше пятидесяти лет, чтобы задуматься о самых больших гонениях в человеческой истории. Мы учимся хранить молчание в лучшей из школ - в школе мифологии. Между Библией и мифологией мы всегда выбираем не задумываясь. Мы сначала классицисты, затем романтики, примитивисты когда потребуется, модернисты с энтузиазмом, неопримитивисты, когда устаем от модернизма, всегда гностики и никогда - последователи Библии.

Магическая каузальность составляет с мифологией единое целое, поэтому нельзя переоценить важность ее отрицания. А Евангелия безусловно знают, что делают, поскольку повторяют это отрицание в каждом удобном случае. Они даже вкладывают его в уста Пилата, который, допросив Иисуса, заявляет: «Я никакой вины41 не нахожу в нем» (Ин 18, 38; Лк 23, 4). Пилат еще не подпал под влияние толпы, и в нем еще говорит судья, воплощение римского права, юридической рациональности, который пусть уклончивым, но показательным образом склоняется перед фактами.

Но что же экстраординарного, спросят у нас, в этой библейской реабилитации жертв? Разве это не расхожая монета, разве не восходит она к самой глубокой древности? Разумеется. Но такие реабилитации всегда были делом группы, противостоящей другой группе. Реабилитированную жертву никогда не покидали сторонники, и пламя сопротивления никогда не угасало. Истину не удавалось заглушить. Вот здесь-то и крылась ошибка, вот поэтому-то гонительскую, мифологическую репрезентацию никогда не удавалось по- настоящему подорвать или даже поставить под угрозу.

Расмотрим, например, смерть Сократа. «Истинная» философия не замешана в это дело. Она не заражена механизмом козла отпущения, и значит, в мире по-прежнему сохра няется сколько-то истины. Но в момент смерти Христа истины нет нигде. Даже у самых любимых учеников нет ни слова, ни жеста, чтобы противостать толпе. Они буквально поглощены ею. Евангелие от Марка сообщает, что Петр, предводитель апостолов, публично отрекся от учителя. В этом предательстве нет ничего анекдотического, и оно не имеет никакого отношения к психологии Петра. Тем фактом, что даже сами ученики не смогли воспротивиться эффекту козла отпущения, выявляется всевластие гонительской репрезентации над человеком. Чтобы по-настоящему понять, что тут собственно происходит, едва ли не стоило бы включить и учеников в число тех сил, которые, несмотря на свои обычные разногласия, пришли к согласию, чтобы осудить Христа. Это все те силы, которые способны смерть осужденного наделить значением. Их несложно перечислить. Это всегда одни и те же силы. Мы встречаем их в охоте на ведьм или в великих тоталитарных регрессиях современного мира. Во-первых, имеются религиозные лидеры, затем лидеры политические, и главное - толпа. Все эти люди участвуют в действии, сперва разрозненно, затем все более совместно. Отметьте, что эти силы вступают в действие в порядке их значимости - начиная с самой слабой и кончая самой сильной. У заговора религиозных вождей есть символическая значимость, но мало реальной. Ирод играет еще менее важную роль. Видимо, Лука (и только он) включил его в рассказ о Страстях из нежелания пропустить хоть какую-нибудь из властей, способных усилить приговор, вынесенный Иисусу.

Пилат - единственный обладатель настоящей власти, но толпа стоит и над ним. Стоит ей мобилизоваться, она побеждает абсолютно, тащит институты за собой, принуждает их раствориться в себе. То есть перед нами единодушие коллективного убийства, порождающее мифологию. Толпа - это группа в расплавленном состоянии, община, которая буквально разлагается и заново собраться может только за счет своей жертвы, своего козла отпущения. Все условия максимально благоприятны для порождения неколебимых гонительских репрезентаций. И однако Евангелия сообщают нам нечто совершенно иное.

Евангелия приписывают Пилату стремление сопротивляться вердикту толпы. Может быть, это нужно, чтобы вызвать к нему симпатию, а к еврейским властям, наоборот, антипатию? Разумеется, многие именно так и считают, и они сами образуют целую толпу - те, кто всё в Новом Завете хотел бы объяснить самыми низменными побуждениями. Это действительно толпа нашего времени, а может быть, и вечная толпа. И они как всегда неправы.

Пилат в конце концов присоединяется к своре гонителей. Тут опять-таки дело не в «психологии» Пилата, а в том, чтобы подчеркнуть всевластие толпы, показать, как верховная власть, несмотря на поползновения к сопротивлению, вынуждена уступить толпе.

У Пилата, впрочем, нет собственного интереса в этом деле. Иисус в его глазах ничего не значит. Иисус - персонаж слишком незначительный, чтобы человек из мира политики стал ради его спасения рисковать мятежом. Решение Пилата дается ему слишком легко и, значит, само по себе не может как следует проиллюстрировать подчинение верховной власти толпе и доминирующую роль толпы в той точке предельного кипения, когда включается механизм козла отпущения.

Как раз для того, чтобы сделать решение Пилата менее легким и тем самым более показательным, Иоанн, я полагаю, и вводит фигуру жены42. Встревоженная сновидением и потому вставшая на сторону Иисуса, эта женщина дает своему мужу совет, предполагающий сопротивление толпе. Иоанн хочет показать Пилата, раздираемого двумя влияниями, двумя полюсами миметического притяжения - с од ной стороны, женой, которая хотела бы спасти невинного, а с другой, толпой, даже и не римской, полностью анонимной и безличной. Никто не мог бы быть более близким Пилату, более тесно связанным с его собственным существованием, чем его жена. Никто не смог бы оказать на него больше влияния, тем более что она умело затронула струну религиозного страха. И тем не менее победила толпа. Нет ничего важнее этой победы, ничего более значимого для разоблачения виктимного механизма. Позже мы увидим, что Евангелия изображают аналогичную победу толпы в другой сцене коллективного убийства - в обезглавливании Иоанна Крестителя.

Было бы серьезной ошибкой счесть, что эта толпа состоит лишь из представителей низших классов; нет, она не представляет лишь «народные массы». Элиты составляют ее часть, и не следует обвинять Евангелия в социальном высокомерии. Чтобы понять, из кого состоит эта толпа, достаточно еще один раз обратиться к цитатам из Ветхого Завета; именно там следует искать самый авторитетный комментарий к евангельскому смыслу.

В четвертой главе Деяний апостолов, в книге почти евангельского характера, когда Петр, отпущенный синедрионом, воссоединяется с остальными апостолами, они, собравшись вместе, произносят длинную цитату из псалма, который описывает единодушно враждебный прием, оказанный Мессии властями мира сего:

Что мятутся языки, и народы замышляют тщетное? Восстали цари земные, и князи собрались вместе на господа и на Христа его. Ибо поистине собрались в городе сем на Святаго Сына Твоего Иисуса, помазанного Тобою, Ирод и Понтий Пилат с языками и народом израильским, чтобы сделать то, чему быть предопределила рука Твоя и совет Твой (Деян 4, 25-28).

И здесь современный читатель снова недоумевает, зачем введена эта цитата. Он этого не понимает и потому снова предполагает какую-нибудь тривиальную заднюю мысль. Наверное, дело просто в том, чтобы облагородить бесславную смерть Иисуса, снабдить грандиозной оркестровкой довольно незначительную казнь обычного проповедника из Галилеи.

То есть только что мы обвиняли Евангелия в высокомерном презрении к гонительской толпе - и вот теперь подозреваем их в излишнем возвышении этой самой толпы ради восхваления своего героя. Чему же верить? Нужно отказаться от такого рода спекуляций. По отношению к Евангелиям систематическое подозрение никогда не дает интересных результатов. Нужно вернуться к вопросу, который руководит всем нашим исследованием.

Как отражены в данном тексте гонительская репрезентация и лежащее в ее основе единодушное насилие? В Евангелиях они категорически ниспровергаются в момент своей наибольшей интенсивности - в момент единодушия сил, способных основать эту репрезентацию. Перед нами не просто фактически успешное их ниспровержение, но сознательное желание ниспровергнуть всякую гонительскую мифологию и сообщить об этом читателю. Стоит это понять, и значимость псалма становится очевидна. Именно все эти силы псалом и перечисляет. Суть здесь в сочетании народного кипения, с одной стороны («мятутся языки»), а с другой стороны - царей и князей, то есть властителей. Именно это сочетание и оказывается непреодолимым везде, кроме как в Страстях Христа. Тот факт, что этот грозный альянс осуществляется в сравнительно небольших масштабах и в глухой провинции Римской империи, ничуть не умаляет значимости Страстей, которые являют собой поражение гонительской репрезентации и дают образец такого поражения.

Этот альянс остается непобедимым в плане грубой силы, но он, тем не менее, согласно псалму, «тщетен», поскольку не может навязать свою точку зрения. Он без особого труда посылает Иисуса на смерть, но он не побеждает в плане зна чений. Малодушие учеников в Страстную пятницу сменяется их стойкостью в Пятидесятницу, и память о смерти Иисуса будет храниться с совершенно иным значением, нежели то, какого хотели вступившие в альянс силы, - со значением, которое, разумеется, не сможет сразу установиться во всей своей неслыханной новизне, но которое постепенно проникает в евангелизированные народы, научая их постепенно выявлять вокруг себя гонительские репрезентации и их отвергать. Посылая Иисуса на смерть, эти силы попадают даже в своеобразную ловушку, поскольку в рассказе о Страстях черным по белому выписан их вечный секрет, раскрытый уже в Ветхом Завете - в только что разобранных цитатах и во многих других пассажах. Механизм козла отпущения выходит на ослепительный свет; он делается предметом самой оглушительной гласности, самой известной в мире вещью, самым распространенным знанием, и именно это знание люди выучиваются - медленно, очень медленно, поскольку они не особо сообразительны - подставлять на место гонительской репрезентации.

Чтобы окончательно освободить людей, именно это знание служит универсальной схемой демистификации - сначала квазимифов нашей собственной истории, а затем, очень скоро, оно же поможет сокрушить все мифы на земле, ложь которых мы отчаянно защищаем не потому, что в них верим, но чтобы укрыться от библейского откровения, готового заново восстать из обломков мифологии, с которой мы его давно смешали. Тщетные замыслы народов сегодня очевиднее, чем всегда, но Мессии легче легкого их расстроить. Чем более сильную иллюзию они внушают нам сегодня, тем более смехотворными покажутся завтра.

Таким образом, суть, так и не понятая ни теологией, ни гуманитарными науками, - это поражение гонительской репрезентации. Чтобы это поражение сделать максимально значимым, оно должно было произойти в условиях максимально трудных, максимально неблагоприятных для исти- 12

Зак. 3240 ны, максимально благоприятных для производства новой мифологии. Именно поэтому евангельский текст неустанно подчеркивает беспричинность приговора, вынесенного праведнику, и одновременно безупречное единство гонителей, то есть тех, кто верит или будто бы верит в наличие и безупречность причины, вины, обвинения и кто пытается навязать эту веру всему миру.

Тратить время, подобно некоторым современным комментаторам, и допытываться, почему ответственность в Евангелиях распределена среди разных персонажей Страстей так неравномерно, - значит с самого начала неверно понимать истинную цель рассказа. Подобно вечному Отцу, Евангелия не взирают на лица, и единственный действительно интересный для них факт - это единодушие гонителей. Все маневры современных комментаторов, которые стремятся изобличить антисемитизм, элитизм, антипрогрессизм и не знаю какое еще преступление, в котором Евангелия виновны по отношению к своей жертве, невинному человечеству, интересны лишь своей символической прозрачностью. Авторы этих маневров не видят, что их самих интерпретирует тот текст, с которым они всегда надеются раз и навсегда рассчитаться. Среди тщетных замыслов народов нет более смехотворного, чем этот.

Есть тысяча способов не видеть того, о чем говорят Евангелия. Когда психоаналитики и психиатры обращаются к изучению Страстей, они легко находят в единодушии гонителей отражение «паранойи, характерной для первых христиан», следы «комплекса преследования». Они уверены в своем диагнозе, так как за ними стоят самые надежные авторитеты, все Марксы, все Ницше и все Фрейды, в этом случае пришедшие к согласию - к согласию исключительно в том пункте, который нужен, чтобы уличить Евангелия.

Никогда этот же тип объяснения не приходит тем же психоаналитикам в голову по отношению к процессам о колдовстве. В этом случае они обращают оружие не против жертв, а против гонителей. Поздравим их с такой сменой мишени. Достаточно воспринять гонение как реальное, чтобы увидеть гнусность и смехотворность психоаналитических тезисов применительно к реальным жертвам, к реальному коллективному насилию. Комплексы преследования конечно же существуют, и они даже вполне себе существуют в приемных наших врачей, но равным образом существуют и сами преследования и гонения. Единодушие гонителей может быть всего лишь паранойяльным фантазмом, особенно у привилегированных обитателей современного Запада, но это также и феномен, время от времени встречающийся в реальности. Наши вундеркинды фантазма ни минуты не колеблются, отметьте, в применении своих принципов. Они всегда заранее знают, что за пределами нашей собственной истории нет ничего кроме фантазмов - нет ни одной реальной жертвы.

Повсюду перед нами одни и те же гонительские стереотипы, но никто этого не замечает. Еще раз: выбор нашей обычной интерпретации предопределен внешней оболочкой текста - в одном случае исторической, в другом - религиозной, а не его собственной природой. Мы натыкаемся на невидимую границу, проходящую через нашу культуру - по сю ее сторону мы допускаем возможность реального насилия, а по ту сторону - не допускаем и заполняем возникающий из-за этого вакуум всеми абстракциями псевдоницшеанства под отменяющим всякую реальность лингвистическим соусом. Все яснее становится, что вслед за немецким идеализмом все аватары современной теории - всегда лишь образчики крючкотворства, необходимого, чтобы помешать демистификации мифологий, образчики новых машин для замедления прогресса библейского откровения. *

Если Евангелия разоблачают, как я предполагаю, механизм козла отпущения, не обозначая его, разумеется, тем же термином, что и мы, но не пропуская ничего из того, что нужно о нем знать, чтобы защититься от его скрытых эффектов, чтобы замечать его везде, где он прячется, и особенно в нас самих, то, значит, мы должны там отыскать все, что мы выявили по отношению к этому механизму на предыдущих страницах, и прежде всего - его бессознательную природу.

Без этой бессознательности, то есть без искренней убежденности в виновности своей жертвы, гонители не дали бы себя запереть в темнице гонительской репрезентации. Это тюрьма, стен которой они не видят, рабство, тем более полное, что они его принимают за свободу, ослепление, которое считает себя проницательностью.

Есть ли в Евангелиях понятие бессознательного? Это слово там не встречается, но саму идею современный разум сразу бы там распознал, не будь он перед этим текстом парализован и связан лилипутскими нитями традиционного благочестия и антиблагочестия. Фраза, дающая определение гонительской бессознательности, встречается в самом центре рассказа о Страстях, в Евангелии от Луки - это знаменитые слова «Отче! прости им, ибо не знают, что делают» (Лк 23, 34).

Христиане подчеркивают доброту Иисуса, выразившуюся в этих словах. И все было бы прекрасно, если бы такое подчеркивание не заслоняло собственно содержание этой фразы. Чаще всего это содержание едва замечают. Видимо, его считают маловажным. Короче говоря, эту фразу комментируют так, словно желание простить не достойных прощения палачей подвигло Иисуса изобрести для них извинение довольно слабое, не очень соответствующее реальности Страстей.

Личность Христа содержит одну из самых поразительных тайн христианства – тайну богочеловека . Во все эпохи миру было легче принять противоположную идею – человекобога. Но Христос не становится Богом. Во Христе Бог воплощается в теле человека (вочеловечивается) из любви к людям, при этом, нисколько не умаляя ни Божественной, ни человеческой природы, Иисус Христос – настоящий Бог и настоящий человек.

Рождению Мессии предшествовало чудесное событие: «послан был Ангел Гавриил от Бога в город Галилейский, называемый Назарет, к Деве, обручённой мужу, именем Иосифу, из дома Давидова; имя же Деве: Мария». Ангел сообщил ей волю создателя: «зачнёшь во чреве, и родишь Сына, и наречёшь Ему имя: Иисус». Мария же сказала ангелу: «Как будет это, когда я мужа не знаю?» Ангел сказал ей в ответ: «Дух Святой найдёт на тебя, и сила Всевышнего осенит тебя, посему и рождаемое Святое наречётся Сыном Божиим».

Святой Дух наполнил Собой человеческое естество еврейской девушки, обручённой с плотником Иосифом из города Назарета, мужем из рода Давидова. Этот род восходил к праведному царю Давиду, который управлял Израилем в эпоху его наивысшего могущества.

Иосиф, получив в вещем сне предупреждение от ангела, принял волю Бога и с тех пор оберегал девственность Марии. Христиане верят, что она осталась девой и после рождения Сына.

Мария стала Матерью Христа. Евангелия подчёркивают Его человеческую природу. Однако те же Евангелия именуют Иисуса Сыном Всевышнего, Сыном Божиим. Для христиан это служит указанием на полноту воплощения Бога во Христе. Православная традиция называет Марию Богородицей, тем самым утверждается реальность чуда, соединившего конечное с бесконечным, тленное – с вечным, земное – с небесным.

Спаситель принимает «облик раба», человека и внешне приниженного, зависимого простолюдина из порабощённого чужестранцами народа. Спасителю, когда он появляется на свет, даже не находится места в человеческом жилище. В те дни, исполняя указ римского императора Августа о переписи населения Иудеи, каждая семья должна была прийти в город, откуда родом её глава. Немало семейств происходило из рода Давидова, чьим городом считался Вифлеем, поэтому местные гостиницы были переполнены. Пришедшие в Вифлеем Мария и Иосиф смогли найти приют только в пещере, служившей хлевом, там Мария и родила Сына. Первыми о рождении Спасителя узнали тоже простые люди – пастухи. Именно они, а не мудрецы и священники, удостоились известия о Нём свыше и поспешили поклониться Ему.

Правитель Иудеи Ирод Великий узнал от пришедших в Иерусалим волхвов (астрологов) о рождении Мессии, Царя Иудейского – на это указывала таинственная звезда. Ирод, захвативший трон наперекор обычаю и воле народа, видел в Божественном младенце угрозу своей власти. Первосвященники сообщили правителю, что пророчества говорят о рождении Мессии в Вифлееме. Ирод послал туда волхвов всё разведать и доложить ему. Но, принеся Спасителю свои дары – золото как царю, ладан (смолу для благовонных курений) как Богу, смирну (ароматную мазь для натирания тела покойного) как смертному человеку, волхвы получили во сне повеление не возвращаться к Ироду и отправились на родину другим путём. Разгневанный Ирод отдал чудовищный приказ: уничтожить в Вифлееме и его окрестностях всех младенцев в возрасте до двух лет. Спасая Иисуса, его мать и Иосиф бегут в Египет – страну былого рабства иудеев.

О детских и юношеских годах Христа сведений почти нет.

В возрасте 30 лет Иисус принял крещение в водах реки Иордан у жившего в пустыне праведника и подвижника Иоанна, прозванного Крестителем. Так обозначен у иудеев (и у многих других народов) обряд погружения в воду, знаменующий очищение души от греха, подобное очищению тела водой.

После крещения Иисус удалился в пустыню, которая считалась у иудеев обиталищем смерти и злых сил: там нет воды, а потому нет жизни. В пустыне, не принимая пищи, Иисус провел 40 дней. Пост был с давних пор известен как средство подчинения плоти духу, а духа – Богу, и тем самым как победа над злом. Сын Божий преподал пример такой победы. По окончании поста началось открытое служение Иисуса Христа. Он отправился в странствие по Палестине, «проповедуя Евангелие Царствия Божия».

Проповедуя, Христос часто пользовался притчами – образными рассказами, в которых слушатель мог узнать себя. Евангельские притчи – не просто житейские иллюстрации некоторых нравственных истин, а обращение к совести человека: понимаешь ли ты, что происходит с тобой?

Притча– это иносказательный рассказ, в котором неявно присутствует ключ к разгадке некоторой тайны или поучение. Притча не навязывает мнение или оценку, она вообще не совместима с пассивным восприятием, в центре её – загадка, требующая раздумий, усилий ума и сердца. Притча – это язык, с помощью которого знакомые всем вещи открывают тайны неведомого мира .

Приход Мессии в мир сопровождался необыкновенными событиями, ими же была наполнена и его земная жизнь. Иисус совершил множество исцелений, однако не для того, чтобы славой целителя добиться популярности в народе. В случаях самых необыкновенных (исцеление прокажённых, воскрешение из мёртвых) он прямо запрещал рассказывать о том, что совершил. Иисус пришёл не затем, чтобы исцелять плотские болезни, а чтобы поразить корень всякого недуга – духовное зло. Но из милосердия и сострадания Он не мог отказать страждущим. Молва бежала впереди него, исцеления сделались частью его проповеди.

В те времена истинной причиной болезни считались личные грехи или грехи предков. «Прощаются тебе грехи твои», – говорил Иисус паралитикам, слепым, прокажённым, и люди исцелялись, одновременно принимая проповедь Христа.

Иудеи, попавшие под власть Рима, ждали Мессию как героя, который защитит и утвердит истинную веру на все времена. Тем труднее оказалось узнать Мессию в бродячем проповеднике из полуязыческой Галилеи.

Первыми отказались от Христа те, кто, по меркам мира сего, составлял элиту общества. Они принадлежали к разным религиозно-политическим течениям. Одно из таких ведущих течений представляли фарисеи .Они считали себя хранителями подлинных национально-религиозных традиций. Идейными противниками фарисеев были саддукеи .И фарисеев, и саддукеев, враждовавших друг с другом, отличало презрение к невежественному простонародью. Появление проповедника, которого считали сыном плотника из провинциальной Галилеи, было встречено ими в штыки. Фарисеи и саддукеи оказались главными гонителями Христа, а впоследствии и христиан. Они упорно «искали, где бы уловить его», не останавливаясь перед клеветой, подкупом, лжесвидетельством. Иисус предвидел это и несколько раз предупреждал учеников о том, что он будет предан, претерпит истязания, будет убит и на третий день воскреснет. Однако не слышат Его те, кто признал в нём Мессию.

Христос въезжает в Иерусалим. Вечерняя трапеза, которую Иисус совершил с учениками в канун иудейского праздника Пасхи, вошла в историю христианства как Тайная вечеря – последняя трапеза Иисуса и Его учеников, совершившаяся накануне распятия и крестной смерти Спасителя. На Тайной вечере Иисус последний раз вкусил пасхального агнца и вина, умыл ноги Своим ученикам, дал новую заповедь взаимной любви, установил Таинство Евхаристии (иначе Таинство Причащения, в котором верующий под видом хлеба и вина причащается Самого Тела и Крови Иисуса Христа во оставление грехов и в Жизнь Вечную), предсказал предательство Иуды и отречение Петра и беседовал с апостолами.

Основное внимание евангелисты уделяют последним дням земной жизни Иисуса Христа. В Посланиях апостолов смерть и воскресение Христа гораздо важнее всей Его предшествующей жизни. И в самих Евангелиях рассказ о событиях пасхального цикла занимает место, совершенно несравнимое с описанием предшествующих лет жизни Христа.

Страдания Христа начинаются с того момента, когда Он с апостолами направляется в Гефсиманский сад, находившийся за городом, чтобы провести последние часы своей жизни в молитве к Отцу. Христос молился, а апостолы в это время уснули. Во время молитвы кровь, как капли пота, стекала по лицу Христа. Это явление известно медикам. Если человек переживает состояние крайнего психического напряжения, то иногда (крайне редко) такое бывает. В подобном состоянии человек теряет слишком много сил. Именно во время молитвы Христа берут под стражу.

Иисуса, преданного его учеником Иудой, схватили стражники Синедриона – Совета старейшин, который управлял Иудеей во главе с первосвященником. Синедрион заседал в Иерусалиме, в его состав входил 71 судья. Иисуса привели в дом первосвященника и второпях судили, прибегая к лжесвидетельству и клевете. Римский прокуратор Понтий Пилат не видел за Иисусом вины, которую на него возлагал Синедрион: развращение народа, призыв к отказу платить подати кесарю, претензии на власть над иудейским народом. Однако первосвященник Каиафа настаивал на казни. И, в конце концов, Пилат дал согласие.

Первосвященники и служители вынесли Христу приговор: «по закону нашему Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим». Значит, даже те, кто отнюдь не симпатизировал проповеди Христа, отмечали, что Он приравнивал Себя к Богу, т. е. утверждал своё богоравное достоинство. В глазах правоверных иудеев, исповедующих строгое единство Бога, это действительно выглядело кощунством.

Голгофа – невысокий холм за стенами Иерусалима (сейчас в самом городе и весь застроен храмами) – была традиционным местом публичных казней. Именно для этого на вершине холма постоянно возвышалось несколько столбов. По обычаю приговорённому к распятию полагалось самому нести балку, служившую поперечной перекладиной креста. Такую балку нёс и Христос, в Евангелии она упоминается как крест. Но он слишком обессилел и не смог нести её до Голгофы.

До этого Христа уже один раз подвергли наказанию – бичеванию – ударам пятихвостым бичом со свинцовыми шариками на конце каждого ремня. Иисус получил 39 таких ударов, потому что иудейский закон запрещал наносить более 40 ударов – это считалось смертельной дозой. Закон был нарушен. Христа подвергли наказанию дважды, в то время как любое право, в т. ч. и римское, запрещает наказывать человека дважды за одно и то же деяние. Бичевание – первое и само по себе достаточно страшное наказание. После него выживал не каждый. Второе наказание – распятие. Видимо, Понтий Пилат действительно пытался отстоять жизнь Иисуса, и надеялся, что вид проповедника, избитого до полусмерти, удовлетворит толпу. Однако этого не случилось. Толпа требовала казни, и Иисуса повели на Голгофу. Избитый и обессилевший, он несколько раз падал по дороге, и напоследок стража заставила встретившегося им крестьянина по имени Симон взять крест и донести его до Голгофы. А на Голгофе Иисуса Христа распяли: ноги прибили к столбу, вкопанному в землю, а руки – к перекладине, которую он нёс на себе.

Что же такое распятие? Марк Тулий Цицерон в своих сочинениях называл эту казнь самой ужасной из всех казней, придуманных людьми. Во время распятия тело человека повисает на кресте таким образом, что точка опоры оказывается в груди. Когда руки подняты выше уровня плеч и человек висит, не опираясь на ноги, вся тяжесть верхней половины тела приходится на грудь. Из-за этого напряжения кровь приливает к мышцам грудного пояса и застаивается там. Мышцы постепенно деревенеют и сдавливают грудную клетку. Они не дают расширяться диафрагме, поэтому человек не может набрать в лёгкие воздуха и начинает задыхаться. Такая казнь могла длиться сутки и более. В большинстве случаев осуждённых просто привязывали, а иногда прибивали к кресту. Кованые гранёные гвозди вбивались между лучевыми костями руки, рядом с запястьем, и в ноги. В Евангелии сказано, что страдания Христа продолжались около шести часов. Чтобы ускорить казнь, стража или палачи нередко прибегали к такому приёму: распятому перебивали голени мечом. Человек терял последнюю точку опоры и задыхался. Стражники, охранявшие Голгофу в тот день, торопились закончить своё страшное дело до заката солнца, потому что после заката наступал великий праздник – иудейская Пасха, и тела трёх казнённых не должны были нависать над городом. В Евангелии от Иоанна отмечено, что воины перебили голени двум разбойникам, распятым вместе с Христом, но самого Христа не коснулись, ибо видели, что он уже мёртв. «Но один из воинов копьём пронзил ему рёбра, и тотчас истекла кровь и вода».

Иисуса успели снять с креста до захода солнца, наскоро обвили погребальными пеленами и уложили в гробницу – небольшую пещеру, высеченную в скале недалеко от Голгофы. Вход в гробницу завалили тяжёлым камнем и поставили стражу, чтобы ученики не выкрали тело. Прошли сутки и ещё одна ночь. Когда же наутро ученики Христа направились к гробнице, чтобы обмыть Его тело и завершить погребальные обряды, они обнаружили, что камень отвален, стражи нет, гробница пуста. Их сердца исполнились нового горя: мало того, что Учителя убили, теперь даже тело его исчезло. Но как раз в этот момент явился им ангел, который возвестил: «Христос воскрес!»

Евангелие описывает несколько встреч с воскресшим Христом. Он явился только тем, кто веровал и успел принять его.

Что же произошло на кресте и вслед за распятием? Христос неоднократно говорил, что именно ради этого момента он пришёл в мир. Последний враг, с которым сражается Христос, – это смерть. Для людей это означает, что отныне смерть человека становится не более чем эпизодом его жизни. Поскольку Христос нашёл путь выхода из смерти, то, если человек последует за Ним, образно говоря «ухватится за Его одежды», Христос проведёт его через коридоры смерти, и смерть окажется не тупиком, а просто дверью. Именно поэтому апостолы говорят, что смерть Иисуса Христа есть важнейшее событие в их личной жизни.

Рождение церкви

Слово «церковь» происходит от греческого «kiriake » – «дом Господень». Но в славянском и русском текстах Священного Писания «церковь» соответствует также греческому слову «ekklesia» – «собрание (призванных)». Главой Христианской Церкви считается сам Христос, церковь есть тело Его.

Вопреки ожиданиям Синедриона, смерть Иисуса из Назарета не остановила распространение Его проповеди. В Галилее, Самарии и в самом Иерусалиме сотни видевших и слушавших Иисуса поверили, что Бог, наконец, послал Своему народу Мессию, и старались жить согласно Его заповедям, поддерживая друг друга в вере. Созданные ими сообщества стали первыми ростками христианской церкви. Ранняя церковь состояла из отдельных общин. Каждая из них возглавлялась епископом (смотрителем), которому помогали пресвитеры (старейшины) и диаконы (слуги), позже диаконами стали называть священнослужителей низшего сана. Так было положено начало церковной иерархии.

В жизни ранней церкви и каждого её члена особое место занимали два таинства – крещение и евхаристия .Они и положили начало христианскому богослужению.

Крещение в христианстве происходит из обряда, который Иоанн Креститель исполнил над Иисусом в реке Иордан. Оно означало для того, кого крестят – крещаемого, – очищение от грехов прошлой жизни и вступление в Церковь. Таинство крещения во все времена совершается один раз на протяжении жизни. Вначале крещение проводилось на открытом воздухе, в ручьях и реках, позже – в специальных помещениях (крещальнях, или баптистериях).

Евхаристия (греч. «благодарение» ) – причащение, главное таинство Церкви, совершающееся в память о воскресении Христа. Во время этого таинства, по мнению христиан, происходит пресуществление хлеба и вина в Тело и Кровь Христовы. Через причащение, считают христиане, возможно мистическое общение с Богом.

Конфликт с Римом

Вначале римские власти не усматривали разницы между иудеями и христианами. И те, и другие отказывались участвовать в жертвоприношениях местным богам и римскому императору, считавшемуся по законам империи равным богам. Таким образом, иудеи и последователи Христа оказывались нарушителями общегражданского законодательства.

Однако если в I в. римские власти не требовали, чтобы иудеи приносили жертвы богам Рима (римляне признавали и разрешали все национальные религии), то от христиан этого не требовали лишь в первые годы, пока не начали отличать их от иудеев. Затем христиан стали воспринимать как опасную секту, и Рим уже требовал от них отказаться от важнейшей из 10 заповедей: «Я Господь Бог твой, да не будет у тебя других Богов пред лицом Моим». Почитать римских богов христиане не могли, и как только власти поняли это, начались гонения.

Для христиан гибель и мученичество становились актом благодарения, евхаристическим соединением с Христом. Память о жертвах сохранилась благодаря письменным памятникам раннего христианства – спискам мучеников, в которых указывались перенесенные ими страдания. Такие списки велись в местных церквах и назывались мартирологами (греч. «каталог свидетелей» ). Мартиролог стал основой церковного календаря.

Уже в конце II в. некоторые общины стали отмечать дни памяти христианских мучеников. При этом годовщина смерти того или иного мученика праздновалась как день его рождения, поскольку считалось, что именно в этот день он родился для новой вечной жизни.

По-видимому, тогда же появились первые христианские иконы (греч. «изображение» , «образ» ) – изображения Иисуса Христа, Богородицы, какого-либо святого, евангельского или церковно-исторического события. Догматически почитание икон было утверждено в VIII в., хотя церковное искусство, в том числе и иконопись, существовали с первых веков христианства.

Первые храмы

Вначале христиане посещали синагоги, но после разрыва с иудаизмом доступ туда оказался для них закрыт. Долгое время у христиан не было специальных культовых помещений, и молитвенные собрания проходили в самых разных местах, чаще всего в домах богатых верующих, но иногда в пустующих амбарах или ремесленных мастерских, а то и просто под открытым небом.

Христианские храмы называли по-разному: домами Божиими, божницами или церквами. Первые христианские храмы имели форму базилики (царский дом). В своём плане христианская базилика представляет собой прямоугольник, который в длину в два раза больше, чем в ширину. Внутреннее пространство базилики разделяется в длину двумя или четырьмя рядами колонн на три или пять продолговатых частей, которые называются нефами . На восточной стороне прямоугольника, по числу нефов, устроено соответствующее количество (три или пять) алтарных полукружий. В противоположной алтарным полукружиям части базилики помещается притвор и портик, составленный из колонн. Средний неф шире и выше боковых, и между его колоннами, в стенах, над кровлей боковых нефов, помещаются окна, которые освещают базилику. В последующее время базиличный тип храма долго сохраняется на Западе (до XI в.) и приобретает новые черты: здание приняло форму латинского креста, появились купола, как правило, одного диаметра. На Востоке базилика в дальнейшем была вытеснена крестово-купольным храмом.

При римском императоре Константине I Великом (306–337) Церковь развернула интенсивное строительство храмовых зданий, т. к. именно этот император объявил христианство государственной религией. С его времени государственные учреждения, законы, военная служба стали ориентироваться на требования, которые заключаются в христианстве. Так, в частности, в 315 г. Константин отменил казнь через распятие. На Босфоре Константин основал новую столицу империи, которую одновременно освящали в соответствии с языческими и христианскими обрядами, назвав её Константинополем. Сам Константин принял крещение незадолго до смерти. История присвоила ему имя Великого. Церковь за великие заслуги именует его равноапостольным.

Одна из заслуг Константина – созыв I Вселенского Собора в городе Никее в 325 г. Вселенские Соборы – это собрания высшего духовенства и представителей поместных христианских Церквей, на которых формулировались и утверждались основы христианского вероучения, формировались канонические богослужебные правила, оценивались различные богословские концепции и осуждались ереси. До разделения Церквей на Западную (католическую) и Восточную (православную) в 1054 г. было проведено семь Вселенских Соборов. После разделения Церквей общехристианские Соборы не проводились, хотя Католическая Церковь называет Вселенскими созываемые ею соборы.

Тайна христианских символов

Христианское искусство изначально было очень символичным. Символ в христианском искусстве соединяет два мира – видимый и невидимый (естественный и сверхъестественный). В жестокие времена гонений первые христиане узнавали друг друга по этим тайным знакам. Тайна символа есть одновременно умолчание и раскрытие его глубокого смысла.

Рыба – один из самых ранних и наиболее распространённых символов, олицетворяющих самого Христа. Греческое слово «рыба» состоит из букв, которые складываются в следующую фразу: «Иисус Христос Божий Сын Спаситель», а это и есть то, во что верят христиане, за что отдавали свою жизнь первохристианские мученики.

Агнец известен со времён Ветхого Завета. Обряд иудейской Пасхи включал заклание и вкушение пасхального агнца (молодого первородного ягнёнка без «пятна и порока»). Так было заповедано евреям Богом накануне их Исхода из египетского плена, а потом это вошло в празднование Пасхи как воспоминание об Исходе. Постепенно агнец становится символом искупления, смирения, кротости и послушания Христа. Вначале Христа изображали в виде агнца, а в VII в. Трулльский собор постановил «писать Христа в человеческом образе».

Голубь – образ, также пришедший в христианское искусство из Ветхого Завета. В книге Бытия рассказывается, как голубь принёс Ною зелёную ветвь и этим оповестил его об окончании всемирного потопа и о том, что Божий гнев сменился на милость. С тех пор голубь с оливковой ветвью в клюве стал символом мира.

Павлин – символ бессмертия, поэтому изображение этой птицы часто встречается на надгробных памятниках.

Феникс – птица волшебная, пришедшая из древних египетских мифов. Согласно легенде, она умирает раз в 500 лет, сжигая себя на жертвенном огне, и каждый раз вновь возрождается из пепла. Для христиан этот символ был напрямую связан с воскресением Христа и воспринимался как образ грядущего воскресения мёртвых.

Виноградная лоза – евхаристический образ, а также символ божественного избранничества. Виноград в Священном Писании является символом Земли обетованной, которую дал Бог своему избранному народу в удел. Виноградное вино на Тайной вечере становится Кровью Христовой, которую Иисус отдаёт за жизнь мира, в искупление грехов.

Лилия – символ невинности и чистоты, символ любящей Бога души. По преданию, архангел Гавриил в день Благовещения пришёл к Деве Марии с белой лилией, которая с тех пор стала символом Богоматери, Её чистоты, невинности и преданности Богу.

Якорь – с раннехристианских времен знак надежды и спасения.

Добрый пастырь – такое название получило изображение Христа в образе юноши с овечкой на плечах.